Вгиковские педагоги боялись его брать. Он был правдолюбец, совершенно не понимал, что можно говорить, чего нельзя. Педагоги опасались, что он всех перебаламутит и их из-за него выгонят с работы. Но в него поверил Михаил Ромм...

Василий Шукшин родился 25 июля 1929 года в селе Сростки Бийского района Алтайского края в крестьянской семье. Его родители были уроженцами той же местности и по социальному положению считались крестьянами-единоличниками, или середняками. Когда в 1930 году началась сплошная коллективизация, их заставили вступить в колхоз. Глава семьи - Макар Леонтьевич Шукшин - стал работать механизатором на молотилках, в деревне пользовался заслуженным уважением. Однако в дальнейшем это не спасло его от репрессий: в 1933 году Макара Леонтьевича арестовали.

Оставшись с двумя маленькими детьми на руках, 22-летняя Мария Сергеевна Шукшина впала в отчаяние. Есть свидетельства, что в тот момент она хотела отравить себя и детей, лишь бы не видеть того, что происходило вокруг. Но это отчаяние длилось недолго. Затем пришло трезвое осознание того, что надо жить, если не ради себя, то хотя бы ради детей. И вскоре Мария Сергеевна вышла замуж повторно, за односельчанина Павла Куксина.

Однако и этот брак оказался недолгим - в 1942 году Куксин погиб на фронте.

По воспоминаниям очевидцев, Шукшин рос мальчишкой замкнутым, что называется, "себе на уме". В общении со сверстниками он держал себя строго и требовал, чтобы те называли его не Васей, а Василием. Те, естественно, не понимали подобных просьб и частенько насмехались над товарищем. В таких случаях Шукшин поступал соответственно своему характеру-убегал в протоки Катуни и скрывался на ее островах по нескольку дней.

В 1944 году Шукшин окончил семь классов Сросткинской школы и поступил учиться в автотехникум в городе Бийске (35 км от Сросток). Но закончить его он так и не сумел - чтобы прокормить семью, пришлось учебу бросить и устраиваться на работу.

Первым местом работы Шукшина стал трест "Союзпроммеханизация", который относился к московской конторе. Устроившись туда в 1947 году в качестве слесаря-такелажника, Шукшин вскоре был направлен сначала на турбинный завод в Калугу, затем - на тракторный завод во Владимир.

В апреле 1949 года последовала новая смена рабочего места - на этот раз его отправили на строительство электростанции на станцию Щербинка Московско-Курской железной дороги. Там он проработал несколько месяцев, после чего попал на строительство железнодорожного моста на станции Голицыне. Именно там (в октябре) его и застала повестка из военкомата о призыве на действительную военную службу.

Окончив учебку по специальности радиста, Шукшин в 1950 году попал в одну из частей Черноморского флота, дислоцированную в Севастополе.

Однако прослужить "от звонка до звонка" Шукшину не удалось - в 1953 году у него обнаружилась язвенная болезнь желудка. По рассказам самого Шукшина, ему стало плохо прямо на палубе. Его скрутила такая адская боль, что он едва не потерял сознание. Видя это, врач приказал нескольким матросам срочно доставить его на берег. А на море в это время разыгрался шторм. Но иного выхода не было, и Шукшина положили в шлюпку. Позже В. Шукшин так вспоминал об этом: "Вот так раз - и вверх, а потом вниз проваливаешься. А боль - прямо на крик кричал: "Ребята, ребята, довезите!" Стыдно, плачу, а не могу, кричу. А они гребут. Не смотрят на меня, гребут. Довезли".

Вскоре медицинская комиссия Главного военного госпиталя Черноморского флота комиссовала Шукшина.

Вернувшись в родные Сростки, Шукшин сдал экстерном экзамены и поступил на работу в школу сельской молодежи в качестве учителя 5-7-х классов (преподавал русский язык и литературу) и одновременно директора. Однако проучительствовал недолго. Поступил было в автомобильный техникум, но вскоре понял, что и это не его стезя - поршни и цилиндры вгоняли его в тоску. Те же чувства он испытал, когда устроился работать инструктором райкома партии. И вот тогда Шукшин решает отправиться в Москву, поступать на сценарный факультет ВГИКа. Мать не стала препятствовать сыну в этом желании, более того, сделала все, что могла - продала корову и вырученные деньги отдала сыну. Так летом 1954 года Шукшин оказался в Москве. Одет он был в полувоенный костюм, гимнастерку, из-под которой виднелась тельняшка, на ногах были брюки клеш и сапоги.

Придя на сценарный факультет ВГИКа, Шукшин представил на суд экзаменаторов свои рассказы, которые были записаны в толстую амбарную тетрадь. Так как почерк у Шукшина был очень мелкий, а тетрадь была очень толстая, девушки в приемной комиссии читать написанное поленились, решив про себя, что этот абитуриент типичный графоман. Однако, чтобы не обижать его, решили посоветовать: "У вас фактурная внешность, идите на актерский". Вот что рассказывал бывший сокурсник Шукшина кинорежиссер А. Митта: "Тут от студентов Шукшин узнал, что есть еще и режиссерский факультет. А он понятия не имел, что есть такая профессия - режиссер. Думал, что для постановки фильма собираются артисты и договариваются между собой, как снимать. Оказалось, что режиссер- хозяин картины, главный человек. Тогда он подал на режиссерский.

Вгиковские педагоги боялись его брать. Он был правдолюбец, совершенно не понимал, что можно говорить, чего нельзя. Педагоги опасались, что он всех перебаламутит и их из-за него выгонят с работы. Но в него поверил Михаил Ромм ...

На экзамене Ромм ему говорит: "Ну, расскажите, как себя чувствовал Пьер Безухов в Бородинском сражении". Шукшин отвечает: "Я это не читал. Очень толстая книжка, руки не доходят". Ромм нахмурился: "Вы что же, толстых книжек совсем не читаете?" Шукшин говорит: "Нет, одну прочел. "Мартин Иден". Очень понравилась". Ромм сказал: "Какой же вы директор школы, вы некультурный человек. Нет, вы не можете быть режиссером". И тут вдруг Шукшин стал на него кричать: "А вы знаете, что такое директор школы? Дрова к зиме у председателя сперва выбей, потом вывези да наколи, чтоб детишки не мерзли. Учебники раздобудь, парты почини, керосину добудь, учителей размести. А машина - с хвостом на четырех копытах, и ту в колхозе не выпросишь. Где шагом, где бегом, грязь - во... Где уж тут книжки читать!" Вгиковские бабки были счастливы - нагрубил Ромму, сейчас его выгонят. А Ромм заявил: "Только очень талантливый человек может иметь такие нетрадиционные взгляды. Я ставлю ему пятерку".

Поступив во ВГИК, Шукшин поселился в общежитии института на Трифоновской улице. В 1955 году вступил в ряды КПСС. В декабре того же года, из-за обострения язвы желудка, Шукшин попал в Остроумовскую больницу.

В 1956 году состоялся дебют Шукшина в кино: в фильме С. Герасимова "Тихий Дон" (вторая серия) он сыграл в крошечном эпизоде - изобразил выглядывающего из-за плетня матроса. С этого матроса и началась кинематографическая судьба Шукшина-актера.

Летом следующего года Шукшин оказался на практике в Одессе и совершенно внезапно получил приглашение от режиссера Марлена Хуциева сыграть главную роль в его фильме "Два Федора".

Фильм "Два Федора" вышел на экраны страны в 1959 году, и его премьера состоялась в столичном Доме кино на улице Воровского. Причем Шукшин это торжественное мероприятие едва не пропустил. Накануне он выпил лишнего, устроил скандал в общественном месте, и его задержала милиция. Когда об этом узнал Хуциев, он тут же бросился выручать Шукшина. Он приехал в отделение милиции и встретился с его начальником. Разговор был долгим, и страж порядка долго не хотел идти навстречу режиссеру. При этом его аргументы были довольно убедительными. "У нас перед законом все равны! - говорил он. - А артисту тем более непозволительно вести себя подобным образом!"

И все же Хуциеву удалось уломать милиционера. Судя по всему, решающее значение имело то, что Хуциев пригласил начальника отделения на премьеру картины, пообещал устроить ему лучшие места в зале. Так состоялась премьера этого фильма. Она оказалась очень успешной, и Шукшина-актера заметили.

Параллельно с успехами в кино довольно успешно складывалась и литературная судьба Шукшина. С третьего курса, по совету Ромма, он стал рассылать свои рассказы по всем столичным редакциям в надежде, что какая-нибудь из них обратит внимание на его труды. И он не ошибся. В 1958 году в © 15 журнала "Смена" был опубликован его рассказ "Двое на телеге". Однако эта публикация прошла не замеченной ни критикой, ни читателями, и удрученный Шукшин на время перестал рассылать свои произведения по редакциям.

Незамеченной оказалась и дипломная работа Шукшина во ВГИКе -короткометражный фильм "Из Лебяжьего сообщают" (1961). Фильм рассказывал об одном будничном рабочем дне сельского райкома партии в жаркий период летней страды. Посмотрев его, многие коллеги Шукшина посчитали фильм несовременным, в какой-то мере даже скучным.

Между тем актерская карьера Шукшина в те годы складывалась гораздо успешнее, чем режиссерская. После фильма "Два Федора" приглашения сниматься посыпались на него со всех сторон. Буквально за короткий период Шукшин снялся в целом ряде картин: "Золотой эшелон" (1959), "Простая история" (1960), "Когда деревья были большими", "Аленка", "Мишка, Серега и я" (все-1962), "Мы, двое мужчин" (1963) и др.

В начале 60-х одно за другим стали выходить в свет и литературные произведения Шукшина. Хронология этих публикаций такова: рассказы "Правда", "Светлые души", "Степкина любовь" были напечатаны в журнале "Октябрь" - в © 3 за 1961 год; "Экзамен" - в © 1 за 1962-й; "Коленчатые валы" и "Леля Селезнева с факультета журналистики" - в © 5 за тот же год.

В 1963 году в издательстве "Молодая гвардия" вышел первый сборник В. Шукшина под названием "Сельские жители". В том же году в журнале "Новый мир" (© 2) были напечатаны два его рассказа: "Классный водитель" и "Гринька Малюгин" (цикл "Они с Катуни"). На основе этих рассказов Шукшин вскоре написал сценарий своего первого полнометражного фильма "Живет такой парень". Съемки картины начались летом того же года на Алтае.

На главную роль - шофера Паши Колокольникова - Шукшин пригласил своего однокурсника по учебе во ВГИКе Леонида Куравлева, которого он уже однажды снимал в своей дипломной работе "Из Лебяжьего сообщают". На другие роли он пригласил ряд известных актеров, часть из которых согласилась работать с режиссером-дебютантом, часть- нет.

Картина "Живет такой парень" вышла на экраны страны в 1964 году и получила восторженные отклики публики. Хотя сам Шукшин был не слишком доволен его прокатной судьбой. Дело в том, что фильм почему-то записали в разряд комедий и, отправив в том же году на международный кинофестиваль в Венецию, выставили его на конкурс детских и юношеских фильмов. И хотя картине присудили главный приз, Шукшин таким поворотом событий был не удовлетворен. Ему даже пришлось выступить на страницах журнала "Искусство кино" (© 9) с собственным пояснением к фильму. Вот что он заявил: "Я очень серьезно понимаю комедию. Дай нам бог побольше получить их от мастеров этого дела. Но в комедии, как я ее понимаю, кто-то должен быть смешон. Герой прежде всего... Герой нашего фильма не смешон".

В те же годы существенные изменения происходили и в личной жизни Шукшина. В 1963 году многие судачили о его романе с известной поэтессой Беллой Ахмадулиной, которую он даже снял в своей первой картине "Живет такой парень" (она сыграла журналистку). Однако через несколько месяцев их роман благополучно завершился, и судьба свела Шукшина с другой женщиной - Викторией Софроновой. Было ей в ту пору 33 года, она была разведена и трудилась редактором в журнале "Москва". Вот что она вспоминает о тех днях: "Как-то я прочитала в "Новом мире" цикл рассказов "Они с Катуни". Автор Шукшин. Мне понравилось. Позже я узнала, что в Центральном доме литераторов состоится обсуждение его новой повести, и пошла туда вместе с друзьями.

Признаться, та повесть Шукшина была слабой. Ее критиковали. И я тоже. Когда все стали расходиться, я почувствовала, что... мои ноги не идут. Мне стало жаль Шукшина. Я подошла, стала его утешать, напомнила о других - удачных - произведениях.

Потом ушла с друзьями в кафе. Заказали столик, и вдруг туда же заходит Шукшин. С Беллой Ахмадулиной. У них тогда заканчивался роман, и это был их прощальный вечер. С ними были еще Андрей Тарковский с женой. Случайно или нет, но мы оказались с Шукшиным за столиками лицом к лицу. И весь вечер смотрели друг другу в глаза. Хотя мне, в общем-то, несвойственна такая смелость.

Потом он меня нашел. Я тогда только развелась с мужем, детей не имела...

Жили мы вместе, но Вася часто был в разъездах, на съемках. Когда приезжал, к нам приходили его друзья: оператор Саша Саранцев, Вася Белов. Мы все спорили. Я и мама защищали советскую власть, а Вася ругал. У него же отец был репрессирован. И он вообще очень отличался от всех. В шкафу, например, у него стояла иконка.

Я Шукшина очень любила. А он был ревнив. Однажды даже подрался с Саранцевым из-за того, что тот, прощаясь, меня поцеловал.

Однажды он позвал меня на родину, в Сростки. Мать и сестра Василия мне показались строгими, но хорошими. До тех пор пока мы с Шукшиным были вместе, они поддерживали со мной отношения. Потом с Васей что-то произошло, он охладел. Я поняла, что мы скоро расстанемся. Сказала об этом ему. И вскоре забеременела..."

Видимо, первая серьезная трещина в их отношениях произошла летом 1964 года, когда Шукшин отправился в Судак на съемки фильма "Какое оно, море?" (режиссер Э. Бочаров). И там судьба свела его с 26-летней киноактрисой Лидией Федосеевой.

Л. Федосеева приехала в столицу из Ленинграда и в 1957 году поступила во ВГИК. Тогда же начала сниматься. В 1959 году на экраны страны вышел фильм "Сверстницы", в котором Федосеева сыграла одну из главных ролей - студентку Таню.

В том же году во время съемок очередного фильма в Киеве она познакомилась с актером киностудии имени Довженко Вячеславом Ворониным (снимался в фильмах: "Первый эшелон", "Иванна", "Кочубей", "Сон" и др.) и в 1960 году родила от него девочку, которую назвали Настей. Однако рождение ребенка отрицательно сказалось на ее учебе во ВГИКе - вскоре за систематические пропуски занятий Федосееву отчислили из института. Пришлось ее молодому супругу идти на поклон к декану актерского факультета ВГИКа. Этот поход завершился успехом - Федосееву восстановили в институте и зачислили в мастерскую С. Герасимова и Т. Макаровой.

Между тем возвращение Федосеевой в столицу сыграло с молодой семьей злую шутку. Так как Воронин продолжал жить в Киеве, а Федосеева в Москве (при этом их дочка жила у бабушки в Ленинграде), виделись они крайне редко и в конце концов отвыкли друг от друга. Поэтому к 1964 году, когда Федосеева закончила ВГИК и уехала сниматься в картине "Какое оно, море?", ее брак с Ворониным успел превратиться в чистую формальность.

Когда Федосеева узнала, что ее партнером по съемкам будет Шукшин (он должен был сыграть роль бывшего уголовника, матроса Жорку), она расстроилась. Разговоры о пьяных загулах этого человека давно ходили в кинематографической среде, поэтому ничего хорошего от встречи с ним актриса не ждала. Был даже момент, когда она попросила режиссера подыскать, пока не поздно, замену Шукшину, иначе они все с ним намаются. Но режиссер заверил ее, что все будет нормально.

Первая встреча Шукшина и Федосеевой произошла в поезде по дороге в Судак. Она ехала в одном купе со своей дочкой Настей и операторами картины. Шукшин пришел к ним в гости, причем пришел не с пустыми руками - принес с собой бутылку вина.

Л. Федосеева вспоминает: "Я потихоньку наблюдала за Шукшиным: глаза у него зеленые - веселые, озорные и хулиганистые. Компания оказалась на редкость приятной, и я запела. И запела - "Калину красную". Он вдруг странно посмотрел на меня и подхватил...

Когда же все заснули, чувствую, как кто-то входит в купе. Смотрю - Вася. Тихонько присаживается ко мне и говорит: "Ну, давай, рассказывай о себе". Всю ночь мы проговорили.

Когда ехали в автобусе в Судак, остановились в лесочке. Помню, я первая вошла в автобус, а Шукшин за мной и что-то под пиджаком держит. Спрашиваю: зверька поймал? А он мне - маленький букетик цветов. Потом узнала, что это были первые цветы, которые он подарил женщине. Я долго хранила их".

Несмотря на внезапно вспыхнувшее в нем чувство к молодой актрисе, Шукшин и на этих съемках позволял себе напиваться. Правда, делал это в свободное от съемок время. В кадр же он всегда входил свежий. В процессе съемок он вызвал с Алтая своих маленьких племянника и племянницу, детей сестры Наташи. Сделал это для того, чтобы детишки увидели наконец море, про которое читали только в книжках.

Между тем 12 февраля 1965 года у Виктории Софроновой родилась девочка от Шукшина. Ее назвали Катей. Узнав об этом, Шукшин приехал в роддом и передал молодой матери... бутылку портвейна. И самое удивительное - эту передачу приняли.

Через несколько дней Викторию с ребенком выписали из роддома, и когда они вышли на улицу, там их уже дожидался Шукшин. Но радостной встречи не получилось. Виктория уже знала, что ее любимый встречается с другой женщиной, и тут же потребовала от него сделать окончательный выбор. Но ничего вразумительного Шукшин ей сказать так и не смог. И она его выгнала. И хотя он и после этого продолжал приходить к ней и к ребенку, однако теплых отношений между ними уже не было.

В. Софронова вспоминает: "Вася оказался меж двух огней. Он жил то с Лидой, то со мной. Ему дали квартиру в Свиблове, и, когда у него что-то с ней не заладилось, она ушла, он пригласил нас с Катей к себе. Мы приехали, но мне было там неуютно, к тому же Вася пил. Мы уехали к себе..."

Тем временем творческая энергия Шукшина трансформируется в целый ряд новых литературных и кинематографических проектов. Во-первых, выходит новая книга его рассказов под названием "Там вдали...", во-вторых, в 1966 году на экранах появляется его новый фильм - "Ваш сын и брат", который через год удостаивается Государственной премии РСФСР имени братьев Васильевых.

Мысли о России привели Шукшина к идее снять фильм о Степане Разине. По словам Лидии Федосеевой, в течение всего 1965 года Шукшин внимательно изучал исторические труды о второй крестьянской войне, конспектировал источники, выбирал из антологий нужные себе народные песни, изучал обычаи середины и конца XVII века и совершил ознакомительную поездку по разинским местам Волги. В марте следующего года он подал заявку на литературный сценарий "Конец Разина", и эта заявка первоначально была принята. Съемки фильма намечались на лето 1967 года. Шукшин был целиком захвачен этой идеей и ради ее претворения в жизнь забросил все остальные дела: он даже прекратил сниматься в кино, хотя его звали к себе на съемочную площадку многие известные режиссеры. Только для С. Герасимова он сделал исключение, снявшись в 1966 году в эпизодической роли журналиста-международника в его картине "Журналист". Однако все оказалось напрасным - высокое кинематографическое начальство внезапно изменило свои планы и съемки фильма заморозило. При этом были выдвинуты следующие доводы: во-первых, сейчас нужнее фильм о современности, во-вторых, двухсерийный фильм на историческую тему потребует огромных денежных затрат. Короче, Шукшину дали понять, что съемки фильма о Разине откладываются на неопределенное время.

То же самое произошло и с другой идеей Шукшина - желанием экранизировать собственную сатирическую сказку "Точка зрения". Во время обсуждения этой заявки на студии имени Горького коллеги Шукшина внезапно приняли его идею в штыки. Известный режиссер С. Юткевич, к примеру, заявил: "Картина в целом предстает настолько неутешительной, что вряд ли она принесет много радости зрителям, даже желающим надсмеяться над своими недостатками и трудностями в наступающем юбилейном году" (приближалось 50-летие советской власти). Убийственные выводы коллег произвели на Шукшина тягостное впечатление.

Вспоминает С. Ростоцкий: "У меня в столе лежит копия письма, которое я однажды направил Василию Шукшину в его алтайские Сростки. Не так давно мне эту копию передала одна женщина. В свое время было очень тяжелое положение у Василия Макаровича - и творческое, и бытовое. Лечился он двумя способами: русским национальным напитком и поездками на родину в Сростки. Вот уехал он в очередной раз. Я в этот период фильм снимал. И вдруг вызывает меня директор киностудии имени Горького Григорий Иванович Бритиков и говорит: "Стае, с Васей плохо, поезжай, привези". Не мог я тогда поехать - нельзя было бросить съемочную группу, остановить картину. Сел за это письмо. В нем я рассуждал о самоубийстве - все ведь боялись именно этого, что Шукшин что-нибудь с собой сделает. А я писал о своем поколении, о войне, о том, что вхожу в три процента счастливчиков 1922 года рождения, которые вернулись в мае 1945-го. Василий Макарович приехал. Надо было его знать... Он подошел ко мне в коридоре киностудии и пожал руку: "Спасибо".

А вот что вспоминает о тогдашнем состоянии мужа Л. Федосеева-Шукшина: "Вася мог две-три недели пить, был агрессивный, буйный. Я выгоняла из дома всех, кого он приводил. На себе его не раз притаскивала. Был даже случай, когда увидела мужа лежащим около дома, а я тогда была беременная. Лифт не работал. Что делать? Взвалила на себя и потащила. Думала, рожу. До этого два года у нас не было детей, для меня это было трагедией. Когда же родилась Маша (в 1968 году), он бросил на время пить. Дети его спасли...

Он за 10 лет нашей жизни только раза три, от силы пять, объяснялся мне в любви, да и то - от обиды или ревности. И вместе с тем хорошо знал меня, понимал".

Через год после рождения Маши в семье Шукшиных на свет родилась еще одна девочка - Оля. Это радостное известие застало Шукшина в окрестностях Владимира на съемках очередной картины - "Странные люди". В основу ее легли три шукшинских рассказа: "Чудик", "Миль пардон, мадам!" и "Думы".

Путь этого фильма к экрану оказался довольно сложным. Целых восемь месяцев сдавал его Шукшин. В процессе съемок и сдачи его он успел сняться в нескольких картинах: у С. Герасимова в "У озера", у И. Шатрова в "Мужском разговоре", у Ю. Озерова в "Освобождении" и советско-венгерском фильме "Держись за облака" (в ноябре 1969 года слетал на съемки в Будапешт). А в начале следующего года фильм "Странные люди" наконец был принят и вскоре выпущен на экран.

В ноябре Шукшина пригласили на премьеру "Странных людей" в Париж. Вместе с ним туда выехал и режиссер Глеб Панфилов . Вот как он вспоминал об этом:

"Шукшин в бороде Степана Разина, в кепочке массового пошива и в плаще неизвестного происхождения едет в Парижский Киноцентр на премьеру своей картины "Странные люди" и моего "Начала". Едем мы вместе. Помню, перед демонстрацией нас угощали каким-то замечательным, сверхмарочным шампанским - из подвалов времени. Вкуса не помню - так волновался. А Вася и вовсе не пил. Он вообще в то время дал зарок не пить ни капли и свое слово сдержал до самой смерти. Потом рассказывал, что однажды пошел со своей маленькой дочкой гулять. Встретил приятеля, зашли на минуту отметить встречу. Дочку оставили на улице. И забыли. А когда вышел из кафе, дочки не оказалось. В ужасе он обегал весь район. Что пережил - не рассказывал, но, по-видимому, это так его потрясло, что он поклялся никогда больше не пить, что и выполнил. Мне кажется, что он вообще выполнял все, что задумывал, все, что зависело от него, лично от него, от силы его воли, его характера. Но, конечно, ничего не мог сделать, когда ему мешали, когда за него решали".

Об этом же рассказ А. Заболоцкого: "С 1969 года (я работал с ним до последних дней) ни разу ни с кем Шукшин не выпил. Даже на двух его днях рождения не тронул он спиртного, а нам разливал без паузы, рассказывал не без гордости: у Михаила Александровича в гостях не выпил, на что обиженный Шолохов обронил ему: "Буду в Москве у тебя, чашки чаю не трону".

Однажды я расспрашивал его: "Как это тебе удается? Надо же, был в Чехословакии и пива там не попробовал! Ну как такое возможно россиянину?! Иль ты себе пружину какую вшил?" Он не сердился, прохаживаясь по номеру гостиницы: "Не в пружинах дело. Был я по протекции Василенко у одного старичка доктора, который, знал я, лечил Есенина, и из той беседы вынес - только сам я, без лекарств, кузнец своего тела. Надо обуздывать себя..."

В 1969 году В. Шукшину было присвоено звание заслуженного деятеля искусств РСФСР. Что касается творческих планов Шукшина в тот период, то его не оставляла надежда добиться постановки фильма о Степане Разине. В феврале 1971 года он пишет очередную заявку на имя директора киностудии имени Горького Г. Бритикова с просьбой разрешить ему снять эту картину. Но ему опять заявили, что сейчас нужнее фильм о современности, и в итоге уже второй раз Шукшин был вынужден снимать вместо "Разина" совсем другую картину. Этим фильмом стали "Печки-лавочки". В своей заявке Шукшин так излагает содержание сценария этого фильма: "Это опять тема деревни, с "вызовом", так сказать, в город. Иван Расторгуев, алтайский тракторист, собрался поехать отдохнуть к Черному морю. История этой поездки и есть сюжет фильма. Историю эту надо приспособить к разговору об:

1. Истинной ценности человеческой.

2. О внутренней интеллигентности, о благородстве.

3. О достоинстве гражданском и человеческом..."

На роль Ивана Расторгуева Шукшин с самого начала наметил своего любимого актера-Леонида Куравлева. Однако тот внезапно отказался от этого предложения и предложил Шукшину... взять эту роль себе. Шукшин так и сделал. И не ошибся. Н. Зоркая позднее писала: "Вот тут-то и обнаружилось, какого артиста имеет советский кинематограф в Василии Шукшине! Открылось во всю ширь широкого экрана, в максимальном приближении к нам на крупных и сверхкрупных планах: режиссер и оператор в "Печках-лавочках" увлекались широким экраном и сверхкрупными планами, специально выделяли и укрупняли в лице человека как бы центральную "зону общения" и мимической выразительности-глаза, губы. Наверное, юмор есть первое свойство актерской игры Шукшина в "Печках-лавочках". И еще тонкая, просто филигранная, изысканная отделка роли". Однако публика, в отличие от критики, приняла этот фильм достаточно сдержанно.

В конце 1972 года Шукшин перешел со студии имени Горького на "Мосфильм". Сделано это было по одной причине: на "Мосфильме" ему пообещали помочь в осуществлении его давнего замысла - постановки фильма о Степане Разине. С. Бондарчук вспоминал: "Шукшин перешел в Первое творческое объединение киностудии "Мосфильм", художественным руководителем которого я являюсь, когда уже был написан сценарий "Я пришел дать вам волю" - о Степане Разине. Мне казалось, что на студии детских фильмов имени Горького картину по этому сценарию будет трудно поставить. Шукшину нелегко там работалось. Он и сам говорил об этом. И переход его на "Мосфильм" был внутренне предрешен".

Однако и здесь ситуация с "Разиным" оказалась достаточно сложной. Руководители "Мосфильма" отделывались расплывчатыми обещаниями и конкретных сроков постановки Шукшину не называли. Ему даже пришлось искать помощи в ЦК КПСС, но и там ответ был туманный: "Мы постараемся разобраться..."

Тем временем, пока в ЦК разбирались, Шукшин приступил к съемкам очередной своей картины - "Калина красная". Работа над ней началась весной 1973 года в Вологодской области, под Белозерском. Как и в "Печках-лавочках", Шукшин в этой картине выступил в трех ипостасях: режиссер, сценарист и исполнитель главной роли. На встрече со зрителями в Белозерске той же весной Шукшин так объяснял замысел фильма: "Эта картина будет поближе к драме. Она - об уголовнике. Уголовник... Ну, какого плана уголовник? Не из любви к делу, а по какому-то, так сказать, стечению обстоятельств житейских...

Ему (Егору Прокудину) уже, в общем, сорок лет, а просвета никакого в жизни нет. Но душа-то у него восстает против этого образа жизни. Он не склонен быть жестоким человеком... И вот, собственно, на этом этапе мы и застаем нашего героя - когда он в последний раз выходит из тюрьмы. И опять перед ним целый мир, целая жизнь".

Заключительная часть работы над картиной совпала у Шукшина с обострением язвенной болезни. Вспоминает В. Фомин: "Я сам своими глазами видел, как буквально умирал, таял на глазах Шукшин, сбежавший из больницы, чтобы исполнить навязанные "исправления" и тем самым спасти картину от худшего. "Калина красная" была уже вся порезана, а самому автору надо было немедленно возвращаться в больницу. Но он боялся оставить фильм в "разобранном" виде, чтобы как-то "зализать", компенсировать нанесенные раны, хотел сам осуществить чистовую перезапись. Смены в тон-студии казались нескончаемыми - по двенадцать и более часов в сутки. Но буквально через каждые два-три часа у Василия Макаровича начинался очередной приступ терзавшей его болезни. Он становился бледным, а потом и белым как полотно, сжимался в комок и ложился вниз лицом прямо на стулья. И так лежал неподвижно и страшно, пока боль не отступала. Он стеснялся показать свою слабость, и его помощники, зная это, обычно уходили из павильона, оставляя его одного. Тушили свет и уходили.

Сидели в курилке молча. Проходило минут двадцать-тридцать. Из павильона выходил Шукшин. Все еще бледный как смерть. Пошатываясь. Как-то виновато улыбаясь. Тоже курил вместе со всеми. Пытался даже шутить, чтобы как-то поднять настроение. Потом все шли в павильон. И снова приступ..."

Фильм "Калина красная" вышел на экраны страны в 1974 году и буквально потряс зрителей. Без преувеличения можно было сказать, что ничего подобного в отечественном кинематографе еще не было. Рассказывает С. Бондарчук: "Помню один из первых просмотров фильма. Это было в Госплане СССР. Так случилось, что до последней минуты мы не знали, будем показывать фильм или нет. Все были очень напряжены, особенно Шукшин. Просмотр все-таки состоялся. Когда фильм окончился, зрители аплодировали и на глазах у многих были слезы, Шукшин все повторял мне: "Ты видишь, им понравилось!" Он ликовал".

На VII Всесоюзном кинофестивале в Баку в апреле 1974 года "Калина красная" была награждена главным призом - первый случай в практике проведения отечественных кинофорумов. Причем жюри специально оговорило свое решение: "Отмечая самобытный, яркий талант писателя, режиссера и актера Василия Шукшина, главная премия фестиваля присуждена фильму киностудии "Мосфильм" "Калина красная".

Кроме этой награды, фильм в дальнейшем соберет и целый букет других: приз польских критиков "Варшавская сирена-73", приз фестиваля в Западном Берлине и приз ФЕСТ-75 в Югославии.

Последний год жизни Шукшина складывался для него на редкость удачно как в плане творческом, так и личном. В 1973 году вместе с семьей он наконец переехал из тесной комнатки на Переяславской улице в новую квартиру на улице Бочкова. В свет выходит новый сборник его рассказов "Характеры", который тут же становится главным событием в прозе и предметом острейших дискуссий. В Большом драматическом театре Г. Товстоногов решается ставить спектакль по пьесе Шукшина "Энергичные люди". (Это было первое сотрудничество Шукшина с театром - до этого он театр не любил, унаследовав эту нелюбовь от своего учителя М. Ромма.) Генеральная репетиция спектакля состоялась в июне 1974 года с участием Шукшина и произвела на него прекрасное впечатление.

И, наконец, он ни на день не забывал о своей давней мечте - поставить фильм о Степане Разине. Несмотря на то что съемки его все время отодвигались на неопределенное время, надежды снять его он не терял. Свое твердое обещание помочь ему в этом деле дал С. Бондарчук, но взамен этой помощи он уговорил Шукшина сняться в его новой картине - "Они сражались за Родину". Шукшину в нем предстояло сыграть роль бронебойщика Лопахина. Съемки должны были проходить в августе - октябре 1974 года на Дону. Так как эти месяцы оказались последними в жизни В. Шукшина, стоит остановиться на них подробнее.

4 сентября в "Литературной газете" был опубликован рассказ Шукшина "Кляуза", который вызвал огромный интерес у читателей (его читал даже сам Л. Брежнев) и жаркие дискуссии. О чем говорилось в этом очерке? Шукшин описывал в нем действительный случай, который произошел с ним несколько лет назад. О сути его рассказывает С. Бондарчук: "Женщина-вахтер нагло оскорбляла Шукшина при детях и посторонних людях. Сначала она не хотела пускать к нему в больницу дочерей, отговариваясь обычным "не положено", хотя к другим больным детей пропустили. Кто-то посоветовал ему "дать ей полтинник". Но он не мог бы никогда "дать". Не умел. Несколько часов спустя та же женщина не пустила к нему писателей, приехавших в Москву специально для делового разговора с ним. Оголтелое хамство вахтерши, которой он ничего плохого не сделал, поразило его. И Шукшин в больничной одежде и тапочках ушел из больницы, несмотря на то что на дворе был декабрь и что врачи поставили ему диагноз "острая пневмония".

Когда рассказ был опубликован, Шукшин получил письмо от врачей этой больницы, которые писали, что он, "оболгав" их персонал, тем самым опорочил всех работников медицины. Шукшин растерялся. Он не знал, что делать. И мы не знали, как ему помочь. Это был период отчаяния, который он не мог вынести..."

Почти весь сентябрь Шукшин находился на Дону, в районе поселка Клетская, на съемках фильма "Они сражались за Родину". График съемок был настолько плотным, что Шукшин даже не смог выбраться в Москву 1 сентября, чтобы проводить дочку Машу в первый класс. Лишь несколько раз он уезжал оттуда: во второй половине месяца в столицу, где начинался подготовительный период фильма "Степан Разин", и в Ленинград, на съемки эпизода в картине Г. Панфилова "Прошу слова" (эпизод снимали 18 сентября, Шукшин играл в нем провинциального драматурга Федора).

К началу октября Шукшин практически полностью завершил роль Лопахина, и ему оставалось отсняться в последнем эпизоде. 4 октября он должен был вернуться в Москву.

Ю. Никулин вспоминал: "Удивительное совпадение. За день до смерти Василий Макарович сидел в гримерной, ожидая, когда мастер-гример начнет работать. Он взял булавку, опустил ее в баночку с красным гримом и стал рисовать что-то, чертить на обратной стороне пачки сигарет "Шипка". Сидевший рядом Бурков спросил:

Что ты рисуешь?

Да вот видишь, - ответил Шукшин, показывая, - вот горы, небо, дождь, ну, в общем, похороны...

Бурков обругал его, вырвал пачку и спрятал в карман. Так до сих пор он и хранит у себя эту пачку сигарет с рисунком Василия Макаровича".

Несмотря на этот мистический эпизод, Шукшин 1 октября был в нормальном состоянии, внешне выглядел хорошо. В тот день он позвонил с почты поселка Клетская домой в Москву, интересовался делами дочерей (Маша тогда ходила в первый класс, Оля - в детсад). Жены дома не было, так как еще 22 сентября она улетела на кинофестиваль в Варну. После звонка домой Шукшин вместе с Бурковым сходил в баню, потом вернулся на теплоход "Дунай" (там жили все артисты, снимавшиеся в фильме). Затем до глубокой ночи смотрели по телевизору хоккейный матч СССР - Канада. По его окончании разошлись по своим каютам. Но Буркову почему-то не спалось. Часа в 4 утра он вышел из каюты и в коридоре увидел Шукшина. Тот держался за сердце и стонал. "Валидол не помогает, - пожаловался он. - Нет у тебя чего-нибудь покрепче?" Фельдшерицы той ночью на теплоходе не было (она уехала на свадьбу), но Бурков знал, что у кого-то из артистов есть капли Зеленина. Он сходил и принес их Шукшину. Тот выпил их без меры, запил водой и ушел к себе в каюту. После этого прошло еще несколько часов. Часов в девять утра Бурков вновь вышел в коридор с твердым намерением разбудить Шукшина (именно он делал это ежедневно).

Г. Бурков так рассказывал об этом: "Я постучался к Шукшину. Дверь была не заперта. Но я не вошел, а от двери увидел... рука, мне показалось, как-то... Я чего-то испугался. Окликнул его. Ему же на съемку было пора вставать. Он не отозвался. Ну, думаю, пусть поспит. Опять всю ночь писал.

Я пошел по коридору и столкнулся с Губенко. "Николай, - попросил я, - загляни к Васе, ему скоро на съемку, а он чего-то не встает..."

Он к нему вошел. Стал трясти за плечо, рука как неживая... потрогал пульс, а его нет. Шукшин умер во сне. "От сердечной недостаточности", - сказали врачи. Я думаю, они его убили. Кто они? Люди - людишки нашей системы, про кого он нередко писал. Ну, не крестьяне же, а городские прохиндеи... сволочи-чинуши..."

Тело Шукшина в тот же день доставили в Волгоград, где врач сделал вскрытие в присутствии студентов. Диагноз-сердечная недостаточность. Из Волгограда цинковый гроб на военном самолете доставили в Москву. Гроб был упакован в громадный деревянный ящик с четырьмя ручками. Его сопровождали Бондарчук, Бурков, Губенко, Тихонов, оператор Юсов, другие участники съемочного коллектива. Тело Шукшина привезли в морг Института Склифосовского. Однако там отказались делать повторное вскрытие, мотивируя это тем, что одно вскрытие уже было произведено. Затем началась длинная эпопея с устройством похорон. Мать Шукшина Мария Сергеевна хотела увезти тело сына на родину, в Сростки, и там похоронить. Но ее уговорили оставить его в Москве. Местом захоронения первоначально было определено Введенское кладбище. Там уже приготовили могилу, однако Шукшин в нее так и не лег (в феврале 1975 года в ней похоронили знаменитого боксера В. Попенченко). Дело в том, что в день похорон Бондарчук лично отправился в Моссовет и стал требовать, чтобы Шукшина похоронили на Новодевичьем кладбище. Дело тогда дошло до самого Председателя Совета Министров СССР А. Косыгина. "Это тот Шукшин, который о больнице написал?"- спросил он, имея в виду статью "Кляуза" в "Литературной газете". Брежнев в тот момент находился в ГДР, и Косыгин взял ответственность за решение этой проблемы на себя. В конце концов вопрос с Новодевичьим решился положительно.

В тот день таксисты Москвы решили, как один, колонной проехать мимо Дома кино, где проходила панихида, и клаксонами подать сигнал печали. Однако сделать это им не позволили. В Союзе кинематографистов узнали об их инициативе и тут же связались с КГБ. Сразу после этого по всем таксомоторным паркам последовало распоряжение задержать выезд машин в город.

Вспоминает Э. Климов: "Мы приехали с Ларисой Шепитько в Дом кино, где шло прощание. Гроб на постаменте. Океан слез. Сменялся через каждые несколько минут траурный караул. И мы готовимся надеть эти жуткие повязки. И в этот момент меня берет за рукав некто Киященко. Был такой редактор в Госкино, возглавлял куст исторического фильма. И он ко мне так приникает и шепчет: "Мы тут посоветовались, - а гроб рядом стоит, в двух шагах, - что "Разина", Элем Германович, вам надо делать. В ЦК мы уже проконсультировались..." Меня будто током ударило! Разворачиваюсь - пришиб бы его, наверное, на месте. Лариса успела меня схватить: "Ты что?! Здесь..."

Когда гроб выносили из Дома кино, еще не знали даже, где хоронить придется. На госнебесах еще решали, чего Вася достоин, чего не достоин. Пронесся слух: на Немецком! В последнюю минуту принесли другую весть: разрешили на Новодевичьем..."

Вспоминает А. Заболоцкий: "К концу панихиды Мария Сергеевна (мать В. Шукшина) просит меня вытащить из гроба калину, от нее сырости много - ее действительно много нанесли, - и я, убирая маленькие веточки, под белым покрывалом нащупал много крестиков, иконок и узелков... Много прошло возле гроба россиян, и они положили заветное Шукшину в гроб. Его хоронили как христианина. Во время последнего прощания родных Лидия Федосеева отдала мне скомканную прядь его волос, ничего не сказала. Я опустил в гроб и эти волосы (а может, по ним-то можно было определить, от какой же "интоксикации" наступила смерть. Ведь говорил же врач в Волгограде: смерть от интоксикации кофейной или табачной).

Еще помню четко: когда несли гроб уже после прощального митинга на кладбище к месту захоронения, сбоку, через нагромождения могил, пробирался рысцой испуганный директор студии имени Горького Григорий Бритиков. Он походил на возбужденного школьника, совершившего шалость. И мне вдруг вспомнились слова Макарыча на кухне: "Ну мне конец, я расшифровался Григорию. Я ему о геноциде против России все свои думы выговорил".

После смерти Шукшина в народе внезапно поползли слухи о том, что умер он не естественной смертью - мол, ему помогли это сделать. Эти слухи циркулировали даже в кинематографической среде: сам Бондарчук однажды признался, что какое-то время считал, что Шукшина отравили. Но эти слухи никакого реального подтверждения так и не нашли. И вот в наши дни о них заговорили вновь. Вот несколько публикаций.

Л. Федосеева-Шукшина: "Я уверена: в ту ночь произошло убийство. Чего Вася и боялся последнее время. Он показывал мне список своих родственников, которые умерли насильственной смертью. Боялся, что разделит их участь. Предчувствие было. (Согласно этому списку, в разное время погибли: отец, семь дядьев и два двоюродных брата Шукшина.} "Господи, дай скорее вернуться со съемок! Дай бог, чтоб ничего не случилось!" Случилось.

Когда на разных уровнях заявляют, что не выдержало больное сердце Шукшина, мне становится больно. Вася никогда не жаловался на сердце. Мама моя в тот год сказала: "Вася, ты такой красивый!" - "Это полынь! - ответил он. - Я такой же крепкий, такой здоровый, что полынь степная".

Он чувствовал себя прекрасно, несмотря на безумные съемки, ужасную войну, которую снимал Бондарчук.

Как раз перед съемками "Они сражались за Родину" Бондарчук устроил его на обследование в самую лучшую цековскую больницу. Врачи не нашли никаких проблем с сердцем. У меня до сих пор хранятся кардиограммы. Там все слава богу.

Говорят, что умер оттого, что много пил. Ерунда! Вася не брал в рот ни капли почти восемь лет."

Что странно: ни Сергей Федорович Бондарчук, ни Георгий Бурков , ни Николай Губенко , Юрий Владимирович Никулин, ни Вячеслав Тихонов - ни один человек так и не встретился со мной позже, не поговорил откровенно о той ночи. Я так надеялась узнать именно от них, что же случилось на самом деле..."

Н. Дранников, председатель Волгоградского филиала Центра В.М. Шукшина, житель станицы Клетской: "В станице до сих пор ходят разные толки. И поводы для этого есть. Еще жива Евгения Яковлевна Платонова, партизанка, жена Героя Советского Союза Венедикта Платонова. Ее брали понятой. Евгения Яковлевна рассказывает, что, когда они приехали на "Дунай", все в каюте было разбросано. Будто кто-то что-то искал. А сам Шукшин лежал скорчившись. Это никак не вяжется с фотографией криминалистов, где Василий Макарович лежит в ухоженной каюте, прикрытый одеялом, словно спит.

А еще вызывают подозрение у станичников чистые сапоги. Зачем ему надо было мыть кирзачи? Ведь назавтра вновь с утра на съемку. Кто и что смыл с его сапог, гадают наши казаки".

А. Ванин: "Есть, есть тайна в смерти Шукшина. Думаю, многое мог бы поведать Жора Бурков. Но он унес тайну в могилу. На чем основаны мои подозрения? Раз двадцать мы приглашали Жору в мастерскую скульптора Славы Клыкова, чтоб откровенно поговорить о последних днях Шукшина. Жора жил рядышком. Он всегда соглашался, но ни разу не пришел. И еще факт. На вечерах памяти Шукшина Бурков обычно напивался вусмерть. Однажды я одевал, умывал его, чтоб вывести на сцену в божеском виде. Тот хотел послать меня подальше. Я ответил: "Жора, не забывай про мои кулаки!" И тогда пьяный Бурков понес такое, что мне стало страшно и еще больше насторожило..."

Что именно "понес" Бурков, Ванин не сообщает, однако завесу тайны над этим приподнимает актер А. Панкратов-Черный. Вот его слова:

"Жора Бурков говорил мне, что он не верит в то, что Шукшин умер своей смертью. Василий Макарович и Жора в эту ночь стояли на палубе, разговаривали, и так получилось, что после этого разговора Шукшин прожил всего пятнадцать минут. Василий Макарович ушел к себе в каюту веселым, жизнерадостным, сказал Буркову: "Ну тебя, Жорка, к черту! Пойду попишу". Потом Бурков рассказывал, что в каюте чувствовался запах корицы - запах, который бывает, когда пускают "инфарктный" газ. Шукшин не кричал, а его рукописи - когда его не стало - были разбросаны по каюте. Причем уже было прохладно, и, вернувшись в каюту, ему надо было снять шинель, галифе, сапоги, гимнастерку... Василия Макаровича нашли в нижнем белье, в кальсонах солдатских, он лежал на кровати, только ноги на полу. Я видел эти фотографии в музее киностудии имени Горького. Но почему рукописи разбросаны? Сквозняка не могло быть, окна были задраены. Жора говорил, что Шукшин был очень аккуратным человеком. Да и Лидия Николаевна Федосеева-Шукшина рассказывала о том, что, когда они жили в однокомнатной квартире, было двое детей, теснота, поэтому все было распределено по своим местам - машинка печатная, рукописи и так далее. А когда дети спали, курить было нельзя, и Шукшин выходил в туалет, клал досочку на колени, на нее тетрадку и писал. Разбросанные по полу каюты рукописи - не в стиле Шукшина, не в его привычках: кто-то копался, что-то искали.

Такими были подозрения Буркова. Но Жора побаивался при жизни об этом говорить, поделился об этом со мной как с другом и сказал: "Саня, если я умру, тогда можешь сказать об этом, не раньше".

Вот любопытный список примет, которые сопутствовали смерти В. Шукшина:

Летом 1972 года дочки Шукшина гостили у бабушки под Ленинградом. Тесть поймал в лесу зайчонка, и к осени они привезли его с собой в Москву. Заяц подрос, бешено кидался на стены, шторы. Пришлось сдать его в Уголок Дурова. Когда Лидия Николаевна рассказала про "живую игрушку" Марии Сергеевне Шукшиной, та запричитала: "Ой, Лида, притащить из леса живого зайца - к смерти!"

Федосеевой-Шукшиной вручили сценарий фильма "Они сражались за Родину", в котором ей предстояло сыграть одну из ролей. И выяснилось, что сыграть ей предстоит... вдову. И это при живом-то муже! "Да ты играй не вдову, а женщину", -успокаивал ее Шукшин. Увы, роль оказалась пророческой.

В тот последний вечер 1 октября с почты Шукшин с друзьями отправился в баню к станичнику Захарову. И надо же! Въезжая во двор, задавили любимого кота хозяина. Шукшин, никогда прежде не замеченный в суеверии, почему-то расстроился: "Это к несчастью!" И через несколько часов его настигла смерть...

В этой биографической статье мы постараемся проследить за основными этапами творчества Василия Шукшина, а также раскрыть некоторые тайны его жизни и судьбы.

Ранние годы, детство и семья Василия Шукшина

Все родные нашего сегодняшнего героя были обычными крестьянами, а потому в раннем детстве Василий Шукшин даже не рассчитывал на то, что однажды сможет стать известным режиссером. Окончив «семилетку» в деревне Сростки, он переехал в город Бийск, где вскоре поступил в автомобильный техникум. В этом месте будущий режиссер проучился два с половиной года, однако диплома так и не получил. В 1945-м году он вернулся в родную деревню, где вскоре устроился работать в колхоз. В этом месте он проработал еще полтора года, однако в конечном итоге снова решил поменять род деятельности.

В 1947-м году он стал работать слесарем. В этом качестве он объездил множество городов и разных предприятий. Побывал в Калуге, Владимире, а также поселке Бутово, из которого его вскоре призвали в армию.

В 1949 он поступил на службу в Военно-Морской флот. В этом качестве он служил в городе Балтийск, а затем на Черном море. Весьма примечательно, что именно в свои армейские годы Василий Шукшин впервые увлекся творчеством. В свободные часы он писал различные поэмы и рассказы, которые впоследствии читал своим сослуживцам.

Вернувшись в родное село в 1953-м году, наш сегодняшний герой экстерном окончил среднюю школу и начал работать учителем русского языка, а затем директором сросткинской школы трудовой молодежи. Проработав в этом качестве всего несколько месяцев, Василий Шукшин задумался о переезде в Москву. Собрав все свои накопления, он купил билет на поезд и уже вскоре прибыл в столицу СССР. В этом городе наш сегодняшний герой поступил на режиссерский факультет ВГИКа, а параллельно начал рассылать свои рассказы в различные литературные издания. Таким образом, в 1958-м году состоялся писательский дебют нашего сегодняшнего героя – в журнале «Смена» был напечатан его первый рассказ «Двое на телеге».

Жизнь в искусстве: Василий Шукшин в литературе и кино

В 1958-м году, еще будучи студентом ВГИКа, Василий Шукшин исполнил свою первую главную роль в картине «Два Федора». После этого последовали другие актерские работы. Все складывалось очень успешно, однако в какой-то момент наш сегодняшний герой осознал, что хочет самолично создавать кинематографические произведения, прописывая действия персонажей от начала до конца.

Первой подобной работой Василия Макаровича стала лента «Из Лебяжьего сообщают». В работе над созданием данной картины Шукшин принял участие не только в качестве актера, но и в качестве режиссера и сценариста. Авторский дебют оказался очень удачным и уже в скором времени наш сегодняшний герой задумался о новых кинематографических проектах.

В общей сложности за свою карьеру Василий Макарович снял шесть кинолент, в работе над которыми чаще всего принимал участие также и в качестве сценариста. Параллельно с этим наш сегодняшний герой также плодотворно работал в качестве актера. В его фильмографии значится около тридцати ролей, каждая из которых стала по-своему яркой и интересной.

За свой выдающийся вклад в искусство актер и режиссер был отмечен множеством престижных наград, среди которых значится Государственная премия РСФСР, Ленинская премия, а также звание Заслуженного деятеля искусств РСФСР.

Шукшин отдавал творчеству всего себя, а потому совсем неудивительно, что даже его кончина совпала со съемками очередного фильма. В середине семидесятых годов он страдал от обострившейся язвы желудка, однако, несмотря на это, продолжал работать над новыми проектами. Серьезные приступы наблюдались у него во время съемок картины «Калина красная». Некоторое время спустя во время работы над другой лентой – «Они сражались за Родину» - один из подобных приступов стал для Шукшина фатальным.

Лежащего на палубе актера нашел его близкий друг Георгий Бурков . В этот момент сердце Василия Макаровича уже не билось.

Личная жизнь и наследие Василия Шукшина

Кроме того, наследием великого советского режиссера являются его дети. От брака с Викторией Сафроновой у Василия Макаровича есть дочь Катерина. Кроме того, двое детей у Шукшина есть также от любовного союза с актрисой Лидия Федосеевой . Обе дочери – Мария и Ольга – на данный момент являются известными российскими актрисами.

Как уходили кумиры. Последние дни и часы народных любимцев Раззаков Федор

ШУКШИН ВАСИЛИЙ

ШУКШИН ВАСИЛИЙ

ШУКШИН ВАСИЛИЙ (писатель, актер кино: «Два Федора», «Золотой эшелон» (оба – 1959), «Простая история» (1960), «Когда деревья были большими», «Аленка» (оба – 1962), «Мы, двое мужчин» (1963), «Какое оно, море?» (1965), «Журналист» (1967), «Три дня Виктора Чернышова» (1968), «Мужской разговор» (1969), «У озера», «Освобождение» (оба – 1970), «Даурия», «Печки-лавочки» (оба – 1972), «Калина красная» (1974), «Прошу слова», «Они сражались за Родину» (оба – 1975) и др.; кинорежиссер: «Живет такой парень» (1964), «Ваш сын и брат» (1966), «Странные люди» (1970), «Печки-лавочки» (1972), «Калина красная» (1974); скончался 2 октября 1974 года на 46-м году жизни).

У Шукшина была застарелая язва желудка, но в последние годы она мучила его особенно сильно. Поводом к этому была его работа: из-за постоянных придирок руководства, ему буквально с боем удавалось пробивать свои фильмы. А его главный проект – фильм «Степан Разин» – ему снять так и не дали.

В конце 1973 года язва вновь дала о себе знать. Шукшин тогда заканчивал работу над «Калиной красной», с трудом превозмогая боль. Вот как об этом вспоминает очевидец – В. Фомин: «Я сам своими глазами видел, как буквально умирал, таял на глазах Шукшин, сбежавший из больницы, чтобы исполнить навязанные „исправления“ и тем самым спасти картину от худшего. „Калина красная“ была уже вся порезана, а самому автору надо было немедленно возвращаться в больницу. Но он боялся оставить фильм в „разобранном“ виде, чтобы как-то „зализать“, компенсировать нанесенные раны, хотел сам осуществить чистовую перезапись. Смены в тон-студии казались нескончаемыми – по двенадцать и более часов в сутки. Но буквально через каждые два-три часа у Василия Макаровича начинался очередной приступ терзавшей его болезни. Он становился бледным, а потом и белым как полотно, сжимался в комок и ложился вниз лицом прямо на стулья. И так лежал неподвижно и страшно, пока боль не отступала. Он стеснялся показать свою слабость, и его помощники, зная это, обычно уходили из павильона, оставляя его одного. Тушили свет и уходили…»

Едва подлечившись, Шукшин летом 1974 года отправился на съемки очередного фильма – «Они сражались за Родину». Фильм снимал Сергей Бондарчук, который уговорил Шукшина сниматься в обмен на обещание посодействовать в пробивании «Степана Разина». Почти все лето и весь сентябрь Шукшин находился на Дону, в районе поселка Клетская, где проходили съемки. График работы был настолько плотным, что Шукшин даже не смог выбраться в Москву 1 сентября, чтобы проводить дочку Машу в первый класс. Лишь несколько раз он уезжал оттуда: когда ездил во второй половине месяца в столицу, где начинался подготовительный период фильма «Степан Разин», и в Ленинград, на съемки эпизода в картине Г. Панфилова «Прошу слова» (эпизод снимали 18 сентября, Шукшин играл в нем провинциального драматурга Федора).

Тем временем Лидия Федосеева-Шукшина встретила октябрь в болгарском городе Варне, где проходил кинофестиваль художественных фильмов. Приехала она туда еще 22 сентября, привезя с собой фильм своего мужа «Калина красная». Аккурат 1 октября состоялся официальный просмотр фильма, который вызвал у всех присутствующих настоящий фурор. Лидия Федосеевна была счастлива и ее сердце в те минуты даже не йокнуло от каких-либо дурных предчувствий по поводу мужа, которому жить оставалось каких-нибудь несколько часов (кстати, в фильме «Они сражались за Родину» Федосеева сыграла эпизодическую роль… вдовы, причем, по подсказке самого Василия Шукшина).

Между тем натурные съемки фильма «Они сражались за Родину» подходили к концу. Вторник, 1 октября, обещал стать не самым трудным съемочным днем, поскольку все главные сцены были уже отсняты. Но примерно за час до съемок произошел совершенно мистический случай, на который тогда никто не обратил внимание, но спустя сутки о нем узнали все. Василий Шукшин сидел в гримерной и, ожидая, когда гример начнет накладывать на него грим, от нечего делать стал макать булавку в баночку с красным гримом и что-то рисовать на обратной стороне пачки сигарет «Шипка». Эти его художества заметил Георгий Бурков.

– Ты что рисуешь? – поинтересовался он у Шукшина.

– Да вот видишь, вот горы, небо, дождь, ну, в общем, похороны. «Смерть в тумане» называется.

Бурков тут же вырвал из рук коллеги пачку и сунул ее себе в карман. А коллеге посоветовал больше такой ерундой не заниматься. Шукшин в ответ засмеялся: дескать, мнительный ты, Джорджоне (так он любя называл Буркова).

Съемки начались в 8 часов утра. Снимали эпизод «у штаба дивизии» из самого финала картины. В съемках помимо Шукшина и Буркова участвовали: Вячеслав Тихонов, Иван Лапиков, Евгений Самойлов, Всеволод Сафонов и др. Работа была завершена в пять вечера.

После съемок Шукшин предложил Буркову съездить в Клетскую попариться в тамошней баньке. Шофером «уазика», на котором они туда выехали, оказался молодой шофер Пашка. Выезжая из станицы, он неудачно развернулся и задавил одну из станичных кошек. От ее дикого визга Шукшина начали бить нервные судороги и Бурков еле его успокоил. Когда они наконец приехали к баньке, Пашка рассказал о происшествии ее хозяину – пожилому дядьке, который был отцом заведующего местной кинофикации. Старик покачал головой: «Не к добру это, к большой беде примета… Ну, да это раньше в приметы верили, сейчас все не так…»

Видимо, Шукшин все еще находился под большим впечатлением от происшедшего, поэтому от мытья отказался. Он даже на полок не поднимался, посидел внизу, погрелся. Потом они обедали у старика-хозяина: ели лапшу, затем пили чай со зверобоем и медом. Дважды – до обеда и после – Шукшин звонил в Москву, однако трубку на том конце никто так и не взял (жена все еще находилась в Болгарии, а дочки, видно, гуляли с тещей).

К вечеру Шукшин с Бурковым вернулись в Мелологовскую, на теплоход «Дунай», где жила съемочная группа. Успели аккурат к хоккейному матчу СССР–Канада, который начался в 19.30. Это была прямая трансляция из столичного Дворца спорта первого матча второго этапа хоккейной Суперсерии-74.

Трансляция матча закончилась поздно вечером – около одиннадцати часов. Досмотрев игру, актеры с теплохода «Дунай» разошлись по своим каютам. Но в 4 часа утра Бурков, которому почему-то не спалось, вышел из каюты и в коридоре увидел Шукшина. Тот держался за сердце и стонал. «Валидол не помогает, – пожаловался он. – Нет у тебя чего-нибудь покрепче?». Фельдшерицы той ночью на теплоходе не было (она уехала на свадьбу), но Бурков знал, что у кого-то из артистов есть капли Зеленина. Он сходил и принес их Шукшину. Тот выпил их без меры, запил водой и вновь потер грудь. «Ну как, Вася, легче?» – поинтересовался Бурков. «Подожди, они же не сразу действуют», – ответил Шукшин.

Они зашли в каюту Шукшина. Там Бурков внезапно выразил желание скоротать с другом оставшиеся несколько часов. Но Шукшин возразил: «Что я, девочка, что ли, охранять меня… Нужен будешь – позову. Иди спать». Бурков спорить не стал. Но даже придя к себе в каюту, долго прислушивался к ночным звукам – все ждал, что Шукшин его позовет обратно. Но вокруг было тихо. Вскоре Бурков заснул, а когда проснулся, то часы показывали около десяти часов утра. Вспомнив о Шукшине, он бросился к нему в каюту. Друг лежал в кровати на левом боку, причем что-то в его позе показалось Буркову «не таким». Но он прогнал от себя всяческие подозрения. Осторожно взял со стола заварку и ушел к себе в каюту. Там он вскипятил чайник, разлил чай в два стакана и бросил в них по два куска рафинада. После чего отправился будить Шукшина.

Когда Бурков дотронулся до руки друга, он ощутил неестественный холодок. Понимая, что произошло непоправимое, Бурков, пятясь спиной, вышел в коридор. Войдя в свою каюту, он подумал: «Не может быть… С ума схожу, не иначе…» Он машинально размешал в стакане с чаем сахар и отпил пару глотков. «Вот же, пью чай, чувствую – сладкий», – пронеслось в его сознании. Затем он вновь вышел в коридор. Навстречу шел Николай Губенко. Бурков остановил его и, взяв за руку, сказал: «Пошли к Васе». Но видимо, что-то было написано на его лице, потому что Губенко отшатнулся от него и закричал: «Что-о-о? Нет-нет, не хочу, не могу…»

И все же именно Губенко пришлось первым убедиться в том, что Шукшин умер. Он вошел в его каюту, потряс коллегу за плечо, а когда тот не отреагировал, пощупал пульс. Пульса не было. Спустя несколько минут о трагедии уже знала вся съемочная группа.

Спустя некоторое время к месту происшествия приехала «Скорая помощь», милиция. Одной из понятых оказалась местная жительница, бывшая партизанка и жена Героя Советского Союза Евгения Платонова. Это она позднее первой поведает землякам о том, что в смерти Шукшина «что-то не чисто». По ее словам, когда они приехали на «Дунай», все в каюте было разбросано, будто кто-то что-то искал. А сам Шукшин лежал в постели скорчившись. Однако эта картина никак не вязалась с фотографией криминалистов, где покойный лежал в ухоженной каюте, прикрытый одеялом, словно спит. А Георгий Бурков много позже будет рассказывать, что в тот момент, когда он пришел в каюту Шукшина за заваркой, там ощущался сильный запах корицы – запах, который бывает, когда пускают «инфарктный» газ. Были и другие подозрительные моменты в смерти Шукшина, однако ни один из них так и не нашел своего подтверждения.

Вспоминает И. Чекунов (бывший начальник Клетского аэропорта): «Что Шукшин умер, мне сообщил начальник милиции. Нужно было срочно отправлять его в Волгоград на вскрытие. Специально вызывал самолет первый секретарь райкома Панфилов. В четыре часа дня самолет стоял у нас на аэродроме. А Шукшина доставили только в шесть вечера. Привезли на носилках, в исподнем белье. Только байковым одеялом был накрыт. В такое время мы „кукурузник“ обычно не отправляли. Опасно было. Но Волгоград дал добро вылететь с огнями…»

Вскрытие производили в областной больнице, в судмедэкспертизе. Причем в присутствии студентов. Диагноз – сердечная недостаточность. Из Волгограда цинковый гроб на военном самолете должны были доставить в Москву. Но вылететь сразу не удалось – сотни волгоградцев запрудили взлетную полосу и траурная процессия шла мимо самолета в течение нескольких часов. Наконец разрешили взлет. Гроб, который был упакован в громадный деревянный ящик с четырьмя ручками, сопровождали Сергей Бондарчук, Георгий Бурков, Николай Губенко, Вячеслав Тихонов, оператор Вадим Юсов, другие участники съемочного коллектива. Тело Шукшина привезли в морг Института Склифосовского. Однако там отказались делать повторное вскрытие.

В тот же день весть о смерти Шукшина достигла Варны, где находилась его жена Лидия. Однако организаторы тамошнего кинофестиваля побоялись сообщать ей о смерти мужа, придумав другую причину для ее немедленного вылета в Москву: дескать, Шукшина положили в больницу. Лидия Федосеевна хоть и испугалась, но не так сильно, поскольку к частым пребываниям супруга в больницах уже привыкла. Поэтому на родину она летела без тягостных предчувствий. Но едва она прилетела в Москву и у трапа самолета увидела лица своих друзей, как тут же схватилась за сердце. «Что случилось?» – спросила она. «Вася умер», – ответили ей. Всю дорогу от аэропорта до больницы, где лежало тело Шукшина, Лидия Федосеевна прорыдала и прокричала: «Не может быть! Не может быть!..» Она была беременна (они с мужем ждали сына), но внезапная смерть Шукшина не позволит осуществиться желаемому: у актрисы случится выкидыш.

Большинство коллег Шукшина восприняли его внезапную кончину с настоящей болью. Говорят, Андрей Тарковский, едва ему об этом сообщили, упал в обморок. А Владимир Высоцкий впервые в жизни заплакал. Позднее он сам признается в этом: «Я никогда не плакал. Вообще. Даже маленький когда был, у меня слез не было – наверное, не работали железы. Меня даже в театре просили – я играл Достоевского – и режиссер сказал: „Ну, тут, Володь, нужно, чтобы слезы были“. И у меня комок в горле, я говорить не могу – а слез нету. Но когда мне сказали, что Вася Шукшин умер, у меня первый раз брызнули слезы из глаз…»

В день смерти Шукшина актриса Тамара Семина снималась в натурных эпизодах фильма «Матерь человеческая». Съемки проходили на родине Михаила Шолохова в станице Вешенской, что на севере Ростовской области. Вот как актрисе запомнился тот день – 2 октября:

«Вторым оператором у нас была Настя Саруханова. Однажды во время съемок она подходит ко мне и очень решительно говорит: „Петровна, заканчивай съемку. Кончайте работу. Большое несчастье“.

«Настенька, умоляю, отойди», – продолжаю рыть могилу, чтобы «закопать» в нее молоденького «убитого солдата». Она настаивает на своем: «Нельзя при живых людях рыть могилу».

Мы эпизод сняли, но не до конца и поехали в гостиницу. Я нахожусь под впечатлением сказанных ею слов. С почты возвращается Дима Коржихин. Весь желто-зеленый…

«Что с тобой?». Он весь трясется: «Шукшин умер».

Мы все смотрим на Настю, а она нам: «Я же вам говорила».

Назавтра продолжаем съемку этого же эпизода, она подходит ко мне и говорит: «У одного из нашей группы дальний родственник умрет». Старший администратор получает сообщение: теща умерла. Мы стали бояться Настю. Она вся была погружена в предсказания…»

Тем временем в столице решался вопрос о похоронах Василия Шукшина. Мать умершего Мария Сергеевна хочет увезти тело сына на родину – в село Сростки на Алтае и похоронить его там. Однако друзья и коллеги Шукшина буквально умоляют ее не делать этого – мол, в таком случае многие люди не смогут прийти к нему на могилу. В итоге друзья решают добиваться от властей похоронить Шукшина на самом престижном столичном кладбище – Новодевичьем. Но у властей были иные планы. «Слишком жирно будет!» – сказал кто-то из сановных чиновников и распорядился похоронить Шукшина на неприметном Введенском кладбище. Там уже приготовили могилу, но Василий Макарович в нее так и не лег (в феврале 1975 года в ней похоронят знаменитого боксера Валерия Попенченко, о чем я еще расскажу). Дело в том, что за два дня до похорон – 5 октября – Сергей Бондарчук лично отправился в Моссовет и стал требовать, чтобы Шукшина похоронили на Новодевичьем. Дело дошло до самого председателя Совета Министров СССР Алексея Косыгина. «Это тот Шукшин, который о больнице написал?» – спросил он, имея в виду нашумевшую статью «Кляуза» в «Литературной газете». Брежнев в тот момент находился с официальным визитом в ГДР, и Косыгин взял ответственность за решение этой проблемы на себя. В конце концов вопрос с Новодевичьим решился положительно.

Похороны Шукшина состоялись в понедельник, 7 октября. Вот как об этом вспоминает оператор А. Заболоцкий:

«Утром в день похорон приехали в морг. Коля Губенко распоряжался везти гроб прямо в Дом кино, но мы настояли провезти гроб по проспекту Мира, по улице Бочкова, мимо квартиры, в которой и пожил-то Макарыч немногим больше года…»

Стоит отметить, что в тот день таксисты Москвы решили как один колонной проехать мимо Дома кино, где проходила панихида, и клаксонами подать сигнал печали. Однако сделать это им не позволили. В Союзе кинематографистов узнали об этой инициативе и тут же связались с КГБ. Сразу после этого по всем таксомоторным паркам последовало распоряжение задержать выезд машин в город.

Власти как могли пытались сделать так, чтобы похороны собрали как можно меньше людей (выбрали будний день, никаких сообщений в газетах не давали), но люди все равно узнавали друг от друга о времени и месте прощания и приходили туда чуть ли не семьями. Причем, приезжали даже из других городов. К примеру, Владимир Высоцкий примчался в столицу из Ленинграда, где находился на гастролях. Он ехал на собственной «бээмвухе» пять часов, выжимая до 180 километров в час. При этом сделал всего лишь одну остановку, чтобы заправиться.

Вспоминает Э. Климов: «Мы приехали с Ларисой Шепитько в Дом кино, где шло прощание. Гроб на постаменте. Океан слез. Сменялся через каждые несколько минут траурный караул. И мы готовимся надеть эти жуткие повязки. И в этот момент меня берет за рукав некто Киященко. Был такой редактор в Госкино, возглавлял куст исторического фильма. И он ко мне так приникает и шепчет: „Мы тут посоветовались, – а гроб рядом стоит, в двух шагах, – что „Разина“, Элем Германович, вам надо делать. В ЦК мы уже проконсультировались…“ Меня будто током ударило! Разворачиваюсь – пришиб бы его, наверное, на месте. Лариса успела меня схватить: „Ты что?! Здесь…“

Вспоминает А. Заболоцкий: «К концу панихиды Мария Сергеевна (мать В. Шукшина) просит меня вытащить из гроба калину, от нее сырости много: ее действительно много нанесли, и я, убирая маленькие веточки, под белым покрывалом нащупал много крестиков, иконок и узелков… Много прошло возле гроба россиян, и они положили заветное Шукшину в гроб. Его хоронили как христианина. Во время последнего прощания Лидия Федосеевна отдала мне скомканную прядь его волос, ничего не сказала. Я опустил в гроб и эти волосы (а может, по ним-то можно было определить, от какой же „интоксикации“ наступила смерть. Ведь говорил же врач в Волгограде: смерть от интоксикации кофейной или табачной).

Еще помню четко: когда несли гроб уже после прощального митинга на кладбище к месту захоронения, сбоку, через нагромождения могил, пробирался рысцой испуганный директор студии имени Горького Григорий Бритиков. Он походил на возбужденного школьника, совершившего шалость. И мне вдруг вспомнились слова Макарыча на кухне: «Ну мне конец, я расшифровался Григорию. Я ему о геноциде против России все свои думы выговорил…»

Стоит отметить, что власти категорически запретили снимать на пленку похороны Шукшина: такое указание получили все столичные киностудии. И все же нашелся один человек, который на свой страх и риск нарушил этот приказ. Это был оператор Валерий Головченко, который взвалив на себя громоздкий аппарат, в одиночку донес его до Дома кино и снял уникальные кадры народного прощания с Шукшиным.

После смерти Шукшина в народе внезапно поползли слухи о том, что умер он не естественной смертью – мол, ему помогли это сделать. Эти слухи циркулировали даже в кинематографической среде: сам Бондарчук однажды признался, что какое-то время считал, что Шукшина отравили. Но эти слухи никакого реального подтверждения так и не нашли. И вот в наши дни о них заговорили вновь. В частности, об этом написала в октябре 1996 года «Экспресс-газета». Приведу несколько публикаций.

Л. Федосеева-Шукшина: «Я уверена: в ту ночь произошло убийство. Чего Вася и боялся последнее время. Он показывал мне список своих родственников, которые умерли насильственной смертью. Боялся, что разделит их участь. Предчувствие было. (Согласно этому списку, в разное время погибли: отец, семь дядьев и два двоюродных брата Шукшина. – Ф. Р. ) «Господи, дай скорее вернуться со съемок! Дай Бог, чтоб ничего не случилось!» Случилось.

Когда на разных уровнях заявляют, что не выдержало больное сердце Шукшина, мне становится больно. Вася никогда не жаловался на сердце. Мама моя в тот год сказала: «Вася, ты такой красивый!» – «Это полынь! – ответил он. – Я такой же крепкий, такой здоровый, что полынь степная».

Он чувствовал себя прекрасно, несмотря на безумные съемки, ужасную войну, которую снимал Бондарчук.

Как раз перед съемками «Они сражались за Родину» Бондарчук устроил его на обследование в самую лучшую цековскую больницу. Врачи не нашли никаких проблем с сердцем. У меня до сих пор хранятся кардиограммы. Там все слава Богу.

Говорят, что умер оттого, что много пил. Ерунда! Вася не брал в рот ни капли почти восемь лет.

Что странно: ни Сергей Федорович Бондарчук, ни Георгий Бурков, ни живущие поныне Николай Губенко, дай им Бог здоровья, Юрий Владимирович Никулин, Вячеслав Тихонов – ни один человек так и не встретился со мной позже, не поговорил откровенно о той ночи. Я так надеялась узнать именно от них, что же случилось на самом деле…»

Н. Бурляев: «Сергей Федорович Бондарчук знал имя убийцы Шукшина. Об этом он говорил мне лично. Я прямо задавал вопросы, кто мог такое сделать? Но он так и не ответил. Сказал только, что Шукшин был убит. Был конкретный намек на то, что Василия Макаровича то ли отравили, то ли еще что-то с ним сделали…»

Н. Дранников, председатель Волгоградского филиала Центра В. М. Шукшина, житель станицы Клетская: «В станице до сих пор ходят разные толки. И поводы для этого есть. Еще жива Евгения Яковлевна Платонова, партизанка, жена Героя Советского Союза Венедикта Платонова. Ее брали понятой. Евгения Яковлевна рассказывает, что, когда они приехали на „Дунай“, все в каюте было разбросано. Будто кто-то что-то искал. А сам Шукшин лежал скорчившись. Это никак не вяжется с фотографией криминалистов, где Василий Макарович лежит в ухоженной каюте, прикрытый одеялом, словно спит.

А еще вызывают подозрение у станичников чистые сапоги. Зачем ему надо было мыть кирзачи? Ведь назавтра вновь с утра на съемку. Кто и что смыл с его сапог, гадают наши казаки».

А. Ванин: «Есть, есть тайна в смерти Шукшина. Думаю, многое мог бы поведать Жора Бурков. Но он унес тайну в могилу. На чем основаны мои подозрения? Раз двадцать мы приглашали Жору в мастерскую скульптора Славы Клыкова, чтоб откровенно поговорить о последних днях Шукшина. Жора жил рядышком. Он всегда соглашался, но ни разу не пришел. И еще факт. На вечерах памяти Шукшина Бурков обычно напивался вусмерть. Однажды я одевал, умывал его, чтоб вывести на сцену в божеском виде. Тот хотел послать меня подальше. Я ответил: „Жора, не забывай про мои кулаки!“ И тогда пьяный Бурков понес такое, что мне стало страшно и еще больше насторожило…»

Что именно «понес» Бурков, Ванин не сообщает, однако завесу тайны над этим приподнимает актер А. Панкратов-Черный. Вот его слова:

«Жора Бурков говорил мне, что он не верит в то, что Шукшин умер своей смертью. Василий Макарович и Жора в эту ночь стояли на палубе, разговаривали, и так получилось, что после этого разговора Шукшин прожил всего пятнадцать минут. Василий Макарович ушел к себе в каюту веселым, жизнерадостным, сказал Буркову: „Ну тебя, Жорка, к черту! Пойду попишу“. Потом Бурков рассказывал, что в каюте чувствовался запах корицы – запах, который бывает, когда пускают „инфарктный“ газ. Шукшин не кричал, а его рукописи – когда его не стало – были разбросаны по каюте. Причем уже было прохладно, и, вернувшись в каюту, ему надо было снять шинель, галифе, сапоги, гимнастерку… Василия Макаровича нашли в нижнем белье, в кальсонах солдатских, он лежал на кровати, только ноги на полу. Я видел эти фотографии в музее Киностудии имени Горького. Но почему рукописи разбросаны? Сквозняка не могло быть, окна были задраены. Жора говорил, что Шукшин был очень аккуратным человеком. Да и Лидия Николаевна Федосеева-Шукшина рассказывала о том, что, когда они жили в однокомнатной квартире, было двое детей, теснота, поэтому все было распределено по своим местам – машинка печатная, рукописи и так далее. А когда дети спали, курить было нельзя, и Шукшин выходил в туалет, клал досточку на колени, на нее тетрадку и писал. Разбросанные по полу каюты рукописи – не в стиле Шукшина, не в его привычках: кто-то копался, что-то искали.

Такими были подозрения Буркова. Но Жора побаивался при жизни об этом говорить, поделился об этом со мной как с другом и сказал: «Саня, если я умру, тогда можешь сказать об этом, не раньше».

Однако вернемся к публикации в «Экспресс-газете». В ней приводится любопытный список примет, которые сопутствовали смерти Шукшина. Что же это за приметы?

«Летом 1972 года дочки Шукшина гостили у бабушки под Ленинградом. Тесть поймал в лесу зайчонка, и к осени они привезли его с собой в Москву. Заяц подрос, бешено кидался на стены, шторы. Пришлось сдать его в Уголок Дурова. Когда Лидия Николаевна рассказала про „живую игрушку“ Марии Сергеевне Шукшиной, та запричитала: „Ой, Лида, притащить из леса живого зайца – к смерти!“.

Л. Федосеевой-Шукшиной вручили сценарий фильма «Они сражались за Родину», в котором ей предстояло сыграть одну из ролей. И выяснилось, что сыграть ей предстоит… вдову. И это при живом-то муже! «Да ты играй не вдову, а женщину», – успокаивал ее Шукшин. Увы, роль оказалась пророческой.

В тот последний вечер 1 октября с почты Шукшин с друзьями отправился в баню к станичнику Захарову. И надо же! Въезжая во двор, задавили любимого кота хозяина. Шукшин, никогда прежде не замеченный в суеверии, почему-то расстроился: «Это к несчастью!» И через несколько часов его настигла смерть.

25 июля 1977 года доме №5 по улице Бочкова в Москве, где В. Шукшин жил последние два года своей жизни, была открыта мемориальная доска.

ШУКШИН ВАСИЛИЙ ШУКШИН ВАСИЛИЙ (писатель, актер кино: «Два Федора», «Золотой эшелон» (оба – 1959), «Простая история» (1960), «Когда деревья были большими», «Аленка» (оба – 1962), «Мы, двое мужчин» (1963), «Какое оно, море?» (1965), «Журналист» (1967), «Три дня Виктора Чернышова» (1968), «Мужской

Василий ШУКШИН Василий Шукшин родился 25 июля 1929 года в селе Сростки Бийского района Алтайского края в крестьянской семье. Его родители были уроженцами той же местности и по социальному положению считались крестьянами-единоличниками, или середняками. Когда в 1930 году

Василий ШУКШИН В первый раз Шукшин влюбился в 15 лет. Его избранницей стала его землячка из деревне Сростки Алтайского края 14-летняя Маша Шумская. Он тогда учился в автотранспортном техникуме в Бийске, а она была еще школьницей. Однажды Маша возвращалась с молодежной