Михаил зощенко о женском равноправии. Голубая Книга

10 августа 1895 года в Санкт-Петербурге появился на свет мальчик Миша - один из восьмерых детей в небогатой дворянской семье Зощенко. Отец его, Михаил Иванович, был художником передвижником и служил при Академии художеств. Некоторые из картин старшего Зощенко хранятся в Третьяковской галерее и в Музее революции. Мать Миши, Елена Осиповна, когда-то играла на сцене, а после замужества писала рассказы и публиковала их в столичном журнале «Копейка».

Миша унаследовал материнский талант - лет с восьми сочинял стихи, а в тринадцать написал свой первый рассказ, называвшийся «Пальто». Правда, литературные способности не отразились на его учебе. В девять лет Мишу отдали в восьмую петербургскую гимназию, и учился он очень посредственно, а самые плохие оценки имел, как ни странно, по русскому языку. Впоследствии Зощенко сам немало этому удивлялся, ведь он с детства мечтал стать писателем. Но факт остается фактом: на выпускном экзамене Михаил получил за сочинение единицу. Для семнадцатилетнего юноши такая оценка стала огромным ударом, и он даже попытался покончить с собой - по его словам, не столько от отчаяния, сколько от бешенства.

Отец Зощенко умер в 1907 году, оставив семью практически без средств к существованию, но Елена Осиповна все нашла возможность платить за гимназию, а в 1913 году Михаил Зощенко стал студентом юридического факультета. Однако через полгода Михаила отчислили из университета - в семье не было денег, чтобы оплачивать его образование. И весной 1914 года Зощенко отправился на Кавказ, где стал контролером на железнодорожной линии «Кисловодск - Минводы», а заодно подрабатывал частными уроками. Осенью он вернулся в Санкт-Петербург, но вместо университета решил сделать военную карьеру.

Михаил стал юнкером Павловского военного училища (вольноопределяющийся 1 разряда), но учиться все же не захотел - прошел ускоренные военные курсы и в феврале 1915 года уехал на фронт в звании прапорщика. Никаких патриотических настроений по поводу начавшейся войны Зощенко не испытывал - скорее, хотел каких-то перемен, борясь таким образом со своей склонностью к меланхолии и ипохондрии. Однако воевал будущий писатель вполне успешно, и никакой меланхолии боевые товарищи за ним не заметили, по крайней мере, в сражениях.

Попал Зощенко в Кавказскую гренадерскую дивизию, уже в ноябре получил осколочное ранение, а в декабре - звание подпоручика. Летом 1916 года он был отравлен газами и после госпиталя отчислен в резерв. Но в запасном полку Зощенко служить не пожелал и осенью вернулся на фронт. В ноябре он стал командиром роты и штабс-капитаном, почти сразу стал исполнять обязанности командира батальона. За войну он получил четыре ордена и был представлен к пятому, но ни орден Святого Владимира, ни чин капитана получить не успел - в России грянула Февральская революция. В том же месяце у Михаила обнаружилось следствие отравления - порок сердца, и его все же демобилизовали. Летом 1917 года Зощенко назначили комендантом Петроградского почтамта, но в октябре Михаил эту должность оставил и уехал служить в Архангельск - адъютантом 14-й Архангельской дружины и секретарем полевого суда. Кстати, здесь ему предложили эмигрировать в Париж, но Михаил отказался - после Октябрьской революции он без раздумий принял Советскую власть.

В Архангельске Михаил встретил свою первую любовь, но Лада, мать троих сыновей, ждавшая пропавшего в море мужа, ему отказала, боясь, что провинциальная обыденность столичному офицеру очень быстро надоест. Возможно, в ее словах была доля истины - Зощенко обладал внешностью, весьма интересной для женщин. По-старомодному красивый и деликатный, он вызывал любопытство своим внешним высокомерием, причиной которого были на самом деле замкнутость характера и неторопливость движений.

В 1918 году Зощенко вернулся в Петроград и сразу записался в Красную Армию - сначала служил пограничником в Кронштадте, потом уехал на фронт. Весной 1919 года болезнь снова дала о себе знать, и Михаилу пришлось демобилизоваться. В Петрограде его ждала тогда невеста, Вера Владимировна Кербиц-Кербицкая, и в следующем году они поженились - ровно через полгода после смерти матери Михаила. А еще через год Вера родила сына Валерия, ставшего впоследствии театральным критиком.

После фронта Зощенко сменил больше десятка профессий, побывав и столяром, и агентом угрозыска, и делопроизводителем, и даже инструктором по разведению кур и кроликов. И все это время он занимался литературой, все больше уверяясь, что его истинное призвание - писательство. С 1919 года он посещал литстудию, организованную при издательстве «Всемирная литература» под руководством Корнея Чуковского. В 1921 году Зощенко вошел в литературную группу «Серапионовы братья» и состоял во фракции, приверженцы которой утверждали, что учиться писать нужно у русских классиков.

В августе 1922 года издательство «Алконост» выпустило первый альманах группы «Серапионовы братья», в котором был и рассказ Зощенко. В том же году вышла и его первая книга, названная «Рассказы Назара Ильича господина Синебрюхова». Этот сборник новелл стал настоящей литературной сенсацией. Максим Горький, впечатленный талантом Михаила, называл его «тонким писателем» и «чудесным юмористом». Интересно, что первый перевод советской прозы на Западе - «Виктория Казимировна», рассказ Зощенко, который опубликовал бельгийский журнал «Le disque vert».

За последующие несколько лет Михаил Зощенко обрел невероятную популярность, а фразы из его рассказов становились крылатыми выражениями. К середине двадцатых годов он считался едва ли не самым знаменитым советским писателем, причем его творчество любили люди, принадлежащие к разным социальным слоям общества. В основном, слава Зощенко основывалась на том, что он создал новый тип литературного героя - советского обывателя, не имеющего ни образования, ни культурного багажа, примитивного и с убогой моралью. Рассказы были написаны несомненно художественным и при этом обычным, внелитературным, бытовым языком.

В 1927 году в Советском Союзе началась постепенная ликвидация сатирических журналов, а некоторые рассказы самого писателя признали «идеологически вредными». В 1929-м вышла его книга «Письма к писателю», составленная из читательских писем и комментариев к ним. Книга была очень похожа на социологическое исследование и у многих вызвала большое недоумение, ведь от Зощенко по привычке ожидали только смешных историй.

Разумеется, подобные перемены не могли не сказаться на писателе, который и так был с детства склонен к депрессиям. Особенно угнетающее впечатление на него произвела в тридцатые годы поездка группы писателей по Беломорканалу. Там Михаил Михайлович встретил в одном из лагерей свою архангельскую любовь, не имевшую представления, где теперь ее сыновья. После этой поездки писать о «перевоспитании» преступников оказалось просто невыносимым. В 1933 году Зощенко издал повесть под названием «Возвращенная молодость», попытавшись избавиться от депрессии и хоть как-то скорректировать свою психику. Эту книгу, посвященную проблемам психического здоровья, рецензировали научные издания и обсуждали в Академии наук.

Его творческая судьба складывалась очень странно: публикации, популярность, материальное благополучие, известность за границей, в 1939 году - орден Трудового Красного Знамени, но при всем этом - постоянные нападки критики.

В первые дни Великой Отечественной войны Зощенко попытался уйти на фронт, но ему отказали из-за здоровья. В октябре писатель эвакуировался в Алма-Ату, в ноябре стал сотрудником отдела сценаристов «Мосфильма», а в 1943 году его вызвали в Москву и предложили пост ответственного редактора сатирического журнала «Крокодил». Эту должность Михаил Михайлович не принял, но вошел в состав редколлегии «Крокодила». В конце года были приняты два правительственных постановления - одно требовало повышения ответственности секретарей литературных журналов, второе ужесточало контроль над этими журналами. Повесть Зощенко «Перед восходом солнца» объявили «политически вредной и антихудожественной», а ее автора вывели из редколлегии «Крокодила» и лишили продуктового пайка.

С 1944 года года Зощенко писал для театров, и одна из его комедий, «Парусиновый портфель», выдержала за год двести представлений. Но печатать его произведения практически прекратили. И все же Михаил Михайлович получил медаль «За доблестный труд», а в 1946 году стал одним из редакторов журнала «Звезда». Но в августе 1946-го после печально известного постановления «О журналах «Звезда» и «Ленинград», Зощенко исключили из Союза писателей и вновь лишили продуктовой карточки. Все договоры, заключенные с издательствами, журналами и театрами, были расторгнуты. Зощенко пытался подработать в сапожной артели, а Вера Владимировна распродавала их вещи… Основным заработком Зощенко стали тогда переводы, причем фамилия переводчика в книгах отсутствовала.

Михаила Михайловича восстановили в Союзе писателей после смерти Сталина, но всего лишь на год - в 1954 году травля продолжилась. На его защиту встали известные литераторы - Чуковский, Каверин, Тихонов. В конце 1957 года удалось выпустить книгу избранных произведений, но здоровье и психика Зощенко были безвозвратно подорваны.

22 июля 1958 года Михаил Зощенко скончался от сердечного приступа на даче в городе Сестрорецке. Опала не прекратилась и после смерти: хоронить писателя в Ленинграде не разрешили. Его могила находится на городском кладбище Сестрорецка. Говорят, что в гробу Михаил Михайлович, отличавшийся в жизни мрачностью, улыбался…

К известному врачу однажды явился пациент с жалобой на апатию, отсутствие аппетита, затяжные приступы меланхолии. Как выяснилось, он перепробовал все средства, все лекарства, но ничего решительно не помогло.
Внимательно выслушав, тщательно исследовав иппохондрика, врач предложил ему последнее радикальное средство - читать по одному рассказу в день: перед завтраком, обедом и ужином. Правда, добавил врач, произведения Зощенко под запретом, но он, доктор, во имя медицины рискнет дать больному книгу из собственной библиотеки.
- Увы, - грустно улыбнулся пациент, - мне это не поможет. Я и есть Зощенко.

***
Собственная популярность всегда мало интересовала Зощенко. Однажды писатель вышел из дома во время дождя и увидел ужасно длинную очередь в книжный магазин.
- За чем они стоят? - спросил он у входившего в подъезд соседа.
- Да за вашим однотомником и стоят, -ответил тот. - Кто еще соберет такую очередь?!
Лицо Михаила Михайловича сразу помрачнело.
- С ума сошли, - прошептал он. - Ведь промокнут до нитки.

***
Популярную певицу Изабеллу Юрьеву окружали толпы поклонников, при этом муж ее боготворил и не страдал от ревности. Так они и жили: окруженная всеобщим обожанием Изабелла и снисходительно взирающий на это муж. Но когда среди воздыхателей появился Зощенко, муж насторожился. Он напряженно следил за их беседами, с подозрением косился на невинные знаки внимания - цветы и конфеты - и однажды (первый и последний раз за всю долгую совместную жизнь!) потребовал, чтобы жена отказалась от встреч с писателем: “Я спущу его с лестницы, если увижу еще раз!” Преданная жена рассталась с Зощенко благородно: поклоннику разрешили прощальный визит, было благосклонно принято прощальное письмо... Все обошлось.

В 2013-м исполнилось 55 лет со дня смерти Михаила Зощенко. Известный петрозаводский врач вспоминает о знакомстве с его вдовой, публикует сделанные им фотографии Веры Владимировны и дома писателя.

В жизни мы встречаемся со многими интересными людьми. По прошествии времени понимаем их значимость как для нас, так и для судеб многих людей. Воспоминания об этих встречах не отпускают нас многие годы. А иногда и всю жизнь. Таким важным событием оказалась для меня встреча с Верой Владимировной Зощенко, вдовой Михаила Зощенко, которого к тому времени уже не было в живых. Особенность этих встреч и бесед была для меня необычайной. Все сведения, почерпнутые от Веры Владимировны, стали для меня тогда открытием. Прошло более 40 лет, многое уже известно. Я рассказываю о том, что прошло через мое сознание. Возможно, кое-что актуально и по сей день

Знакомство с Верой Владимировной

В послевоенные годы многие ленинградские семьи проводили летние месяцы за городом. Тогда мало у кого были собственные дачи, большие семьи снимали их на всё лето. Взрослые рано утром уезжали на работу, а вечерами в переполненных электричках возвращались на дачу. Дети, которые оставлялись на попечение бабушек и дедушек, все лето проводили на природе.

Наиболее интересные дачные направления были по берегам Финского залива: северный его берег (Карельский перешеек) и южный – Петергофское направление. Мои родители, а позже тесть с тещей, уже не для нас, а для нашего сына и племянников снимали дачу в Сестрорецке. Во время отпуска и я с женой присоединялся к ним.

Мой тесть Б.А. Цацко, известный ленинградский журналист, газетчик, однажды сказал мне: «Ты знаешь, что в Сестрорецке у Зощенко была дача?». Я не знал.

Мы узнали адрес и отправились с тестем туда. Я сделал целую серию фотоснимков, которые сохранились у меня в архиве. Теперь я их отсканировал, и они приобрели новую жизнь. На них запечатлены дома и люди того времени, которые врезались в мою память и могут быть интересны более широкому кругу людей.

Так мы познакомились с вдовой Михаила Зощенко Верой Владимировной. Мы её звали Варварой Владимировной, это твёрдо сохранила моя память! Потом не раз приходили к ней в гости, посещали вместе с ней могилу писателя на местном Сестрорецком кладбище.

Вера Владимировна поведала нам много интересных историй. Прошло много лет, но в памяти остались яркие воспоминания о Вере Владимировне, которая была не только женой, но и секретарем, хранителем наследия нашего великого современника.

Травля Зощенко

Вначале о трагической судьбе Зощенко. Постараюсь излагать так, как это мне представлялось в то время, не затрагивая тех глубинных процессов, которые за этим скрывались. Да я обо всём тогда и не знал

Кровавые события 1939 – 1945 годов потрясли мир. Послевоенные годы, эйфория победы затмевали многое. В СССР предстояло знаменательное событие – выборы в Верховный Совет страны. 9 февраля 1946 года Сталин выступал на предвыборном собрании избирателей. Подводя итоги и намечая новый пятилетний план, сказал: «Не говоря уже о том, что в ближайшее время будет отменена карточная система…». Для людей в то время это было первостепенным желанием. Однако, как мы знаем, отмена карточной системы была отложена на год из-за неурожая в стране.

В это время публикуется детский рассказ Зощенко «Приключения обезьяны» (журнал «Звезда», № 5-6 за 1946 г.), в котором Сталин усмотрел намек, издёвку на невыполнение обещания отменить карточную систему. Со слов Веры Владимировны, такое предположение высказал писатель Виссарион Саянов. В те годы подобная мысль, прозвучавшая публично, не могла не привести к тяжелым последствиям.

21 августа 1946 года в газете «Правда» было опубликовано постановление ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград». В нем сказано, что последний из опубликованных рассказов Зощенко «Приключения обезьяны» представляет пошлый пасквиль на советский быт и на советских людей. Зощенко изображает советские порядки и советских людей в уродливо карикатурной форме. Следом было выступление Жданова в Ленинграде на собрании партийного актива и писателей. Жданов продолжил: «Смысл этого «произведения» Зощенко заключается в том, что он изображает советских людей бездельниками и уродами, людьми глупыми и примитивными. Зощенко совершенно не интересует труд советских людей, их усилия и героизм, их высокие общественные и моральные качества. Эта тема всегда у него отсутствует» .

По словам Зощенко, вождь обиделся на него за то, что в рассказе «Часовой и Ленин», опубликованном до Великой Отечественной войны, фигурировал некий «человек с усами», который кричал на часового, что тот не допускает Ленина без пропуска в Смольный. Этот человек был бестактен, груб и нетерпелив. За грубость Ленин отчитал его как мальчишку. «В этом персонаже Сталин узнал себя – или его надоумили – и не простил мне этого. Но Сталина отвлекла война, а когда он немного освободился, за меня взялись» . (funeral-spb.narod.ru)

Ещё одна причина, по которой Сталин был недоволен Зощенко, связана с книгой «Перед восходом солнца». Это большая и интересная работа, которой писатель занимался ряд лет.

Как известно, «в 30-е годы писатель работал над книгой, которую считал главной в своей жизни. Работа продолжалась во время Отечественной войны в Алма-Ате, в эвакуации, поскольку в армию Зощенко не взяли из-за болезни сердца. В 1943-м начальные главы этого научно-художественного исследования о подсознании были изданы в журнале «Октябрь» под названием «Перед восходом солнца». Зощенко исследовал случаи из жизни, давшие импульс к тяжелому душевному заболеванию, от которого его не могли избавить врачи. Ученые считают, что в этой книге писатель на десятилетия предвосхитил многие открытия науки о бессознательном. Журнальная публикация вызвала скандал, на писателя был обрушен шквал критической брани, что привело к прекращению печатания книги» . (www.avtorskimgolosom.ru)

Тогда Зощенко обратился с письмом к Сталину, прося его ознакомиться с книгой, «либо дать распоряжение проверить ее более обстоятельно, чем это сделано критиками». Прямого ответа не последовало, а на писателя обрушился очередной поток ругани. В журнале «Большевик», книга была названа «галиматьей, нужной лишь врагам нашей родины».

Постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград» имело крутые последствия, которые изменили жизнь и судьбу этого великого человека. После его опубликования на собрании Союза писателей Зощенко был исключен из него. Вслед за этим все издательства, журналы и театры расторгают заключенные ранее договоры, требуя вернуть назад выданные авансы.

Его и его жену лишают рабочих продовольственных карточек. Они начинают голодать. Во время ленинградской блокады Вера Владимировна, чтобы выжить, продала всё, что могла. Больше продавать было нечего… Наступает период бедствования. Семья писателя вынуждена существовать на деньги, вырученные от продажи последних жизненно важных вещей, а сам он пытается зарабатывать в сапожной артели.

По счастью, со слов Веры Владимировны, об этом узнал Александр Фадеев, генеральный секретарь Союза писателей СССР. Он срочно прилетел в Ленинград и устроил разнос в Союзе писателей. После этого Зощенко и его жене вернули продовольственные карточки.

Люди из окружения писателя стараются дать ему работу. В основном на жизнь ему приходилось зарабатывать переводческой работой. Вышли на русском языке книги «За спичками» и «Воскресший из мертвых» М. Лассила, «От Карелии до Карпат» А. Тимонена (для Зощенко сделали подстрочник с финского), «Повесть о колхозном плотнике Саго» М. Цагараева, где фамилия переводчика отсутствует. Повесть финского писателя Лассила «За спичками» впоследствии ставилась во многих театрах страны.

Зощенко болезненно переживал всё происходящее. На писательском собрании он заявил, что честь офицера (в царской армии он был награжден пятью боевыми наградами) и писателя не позволяет ему смириться с тем, что в постановлении ЦК его называют «трусом» и «подонком литературы». В дальнейшем Зощенко также отказывался выступать с ожидаемым от него покаянием и признанием «ошибок». Вернуться в Союз писателей Михаилу Зощенко удается лишь после смерти И. Сталина. Произошло это 23 июня 1953 года, но его не восстановили (!), а вновь приняли.

Новое роковое событие произошло 5 мая 1954 года. В этот день Зощенко и Ахматову пригласили в Дом писателя на встречу с группой студентов из Англии. На встрече с английскими студентами Зощенко вновь попытался изложить свое отношение к постановлению 1946 года, после чего травля писателя началась по второму кругу.

После достижения пенсионного возраста и до самой смерти (с 1954 по 1958 годы) Зощенко отказывали в пенсии! Спустя долгое время, в декабре 1957 года, выходит его книга «Избранные рассказы и повести 1923 – 1956 гг.». Но она принесла лишь временное облегчение его состояния.

К весне 1958 года происходит резкий спад физических и психических сил, писатель слабеет, теряет интерес к жизни. В том же году он погибает от опухоли желудка.

«Вопиющая, страшная, ничем не прикрытая нищета…»

Михаил Михайлович много времени прожил в этом городе, любил свой дом. Там он написал рассказы «Коза», «Няня», «О чем пел соловей», повести «Мишель Синягин», «Возвращенная молодость», пьесы «Пусть неудачник плачет», «Парусиновый портфель». Там он работал и в период гонений, в основном зарабатывая переводами.

Дачу в Сестрорецке семья Зощенко снимала с 1920 года. Позже в своей повести «Перед восходом солнца» М.М. Зощенко писал: «…я всегда мечтал жить где-нибудь на берегу, совсем близко к воде…». В июле 1920-го он женился на В.В. Кербиц-Кербицкой и переехал жить к ней, на улицу Б. Зеленина в Ленинграде.

В августе 1939 года М. Зощенко купил дом в Сестрорецке на Полевой улице, д. 14-а. Дача была совсем новой. С маленького балкона открывался прекрасный вид на Финский залив.

После смерти мужа Вера Владимировна Зощенко мечтала создать в Сестрорецком доме литературный музей. В 1969 году, когда мы к ней приходили, застали дом с мезонином. Тогда же Б. Цацко писал об этом доме в газете «Строительный рабочий», публикации назывались «Дом с мезонином» и «Еще раз о доме с мезонином». У меня сохранились фотографии дома.

Дом с мезонином в 1969 году. Фото А.Г. Островского

На первом этаже дома в одной из комнат была сделана экспозиция из книг Зощенко. С этого времени можно говорить о начале формирования выставки.

Вера Владимировна обращалась в высокие инстанции с предложением создать здесь литературный музей М.М.Зощенко. Она хотела быть хранительницей этого очага, а после её ухода из жизни предлагала передать Дом с музеем в ведение государства. Эти её пожелания я хорошо помню. Об этом писал Б.А. Цацко, который через газету «Строительный рабочий» и лично обращался к председателю исполкома, говорил о необходимости превращения дачи в мемориальный музей М.М.Зощенко.

Ниже на фотографии представлена обстановка дома, виден стол М.М. Зощенко, за которым он работал и написал многие свои произведения.

Письменный стол М.М. Зощенко, за которым он работал. Фото А.Г. Островского

Жила Вера Владимировна в другой комнате дома. Все поражало скромностью и даже убогостью. На 2-м этаже мы не были. В моем архиве сохранились свидетельства этой жалкой нищеты.

Внутреннее убранство дома. Фото А.Г. Островского

Об этом напишет несколько позднее Е. Путилова, вспоминая, как в 1969 году впервые переступила порог дачи: «…со всех сторон смотрела вопиющая, страшная, ничем не прикрытая нищета. Вера Владимировна повела нас наверх и показала небольшой музей, который любовно создавала…». Здесь имеются расхождения в описании, но я твёрдо помню, что всё это было на первом этаже.

После смерти Веры Владимировны дом пришел в запустение, находился в аварийном состоянии и был уничтожен пожаром в 1991 году. Всё это произошло в результате бездействия властей.

Михаил Зощенко умер от тяжелой раковой болезни желудка в Ленинграде 22 июля 1958 года. Даже после смерти он подвергся опале: разрешения на захоронение в Ленинграде на Литераторских мостках Волкова кладбища дано не было. Похоронить его позволили только в Сестрорецке.

Позднее Союз писателей поставил на могиле памятник. Это был первый памятник! Мы не раз приходили на могилу вместе с Верой Владимировной и возлагали цветы.

Могила М.М. Зощенко в Сестрорецке. Фото А.Г. Островского

Одновременно с нами приходили и приезжали к Вере Владимировне различные люди. При нас приезжал профессор из Праги, изучавший творчество Зощенко. Его фамилию моя память не сохранила, но я хорошо помню, что он расспрашивал подробно обо всем, что касалось жизни и творчества Зощенко.

Вера Владимировна Зощенко. Слева от неё профессор из Праги, справа Б.А. Цацко.

Мы храним память о великом сатирике двадцатого столетия Михаиле Михайловиче Зощенко. Но так же следует нам помнить и его верную спутницу жизни, хранительницу творческого наследия Веру Владимировну Зощенко. Она пережила мужа на 23 года.

Вера Зощенко рассказала, почему читает не все книги знаменитого предка, об интересе китайских издателей к его рассказам и о том, как Гитлер, захватывая Ленинград, намеревался арестовать писателя.

– Вера, вы единственный потомок Михаила Зощенко по прямой линии на сегодня. В этом году исполнилось 55 лет, как его нет, а в следующем году будет 120 лет со дня его рождения. Несмотря на то, что многие считают Зощенко самым непризнанным классиком, принято ли у вас отмечать круглые и памятные даты?

– Моя мама – жена внука Зощенко. У нас идет мужская линия. У Михаила Михайловича был сын Валера – это мой дедушка. У него – мой папа, и тут не подфартило – родилась я (смеется). Традиция отмечать появилась лет пятнадцать назад. В библиотеке им. Зощенко в Сестрорецке, где прошли его последние годы и где он похоронен, каждый год в его день рождения туда ездим, устраиваем так называемые Зощенковские чтения. И актеры известные к этому подключаются. Два года назад приезжал Александр Филиппенко, а в этом году был его тезка Панкратов-Черный. Я не ожидала, думала он приедет, прочитает несколько произведений и все, а он рассказал о своей жизни, которая где-то пересекалась с жизнью Михаила Михайловича. Дело в том, что толком никто не знает, когда Зощенко родился, поэтому его юбилей в следующем году можно будет праздновать три дня подряд.

– Как глубоко вы погружались в его жизнь и биографию?

– Мне не в один момент сообщили, что это мой родственник. Я с этим росла, поэтому воспринимала это как норму. Какой-то период тебе кажется, что так у всех. В школе понимала, что чем-то отличалась, когда учителя начинали задавать вопросы. В подростковом возрасте это мешало: когда к тебе столько внимания, то возникает соответственно и больше негатива со стороны одноклассников, которые считали, что я просто выпендриваюсь.

А погружения… Есть произведения, которые я прочитала 1,5 раза и больше не могу. Например, после повести «Перед восходом солнца» было ощущение, что мою душу вынули и провернули через мясорубку, а потом собрали в кучку и сложили обратно. Моя мама иногда шутит, мол, это потому, что вы родились в один день: я по-новому стилю, а он – по-старому. Есть любимые – «Голубая книга», «История одной болезни», которые затерты до дыр. Вопреки расхожему мнению, что, если я потомок, то должна знать, что он делал каждый день, и понимать, чем отличаются между собой тысячи его рассказов, у меня такого нет.

– Среди современников бытует мнение, что Зощенко был непонятым многими советский писатель. Как вы считаете, можно ли в наши дни возродить его в глазах современного поколения?

– Он сам рассказывал, что, когда читал «Возвращенную молодость», ему кричали: «Чего ерунду читаешь, «Аристократку» давай». Зощенко был многопластовым писателем, но его больше воспринимали как смехача и сатирика, поэтому так называемый второй слой его таланта никто не замечал. Вышло много книг, где что только о нем не писали. В одной читала, что Зощенко – это хорошо замаскировавшийся Гоголь, в другой – что он продолжатель традиций Чехова. У меня нет такого надрывного: ой, недооценили, не поняли. Я рада, что, не смотря на смерть книгопечатного жанра в последние годы, его неплохо издают. Хорошо идут детские рассказы, бывает, сидишь на дне рождении, подаришь книжку, а дети бегут со словами: «Ой, сейчас вам прочитаю такое». Друзья потом звонят: «Ты нам книгу подарила, не могу неделю читать ребенку одни и те же рассказы, наизусть их выучила, а он ничего другого слушать не хочет». Но Зощенко специально писал таким языком и считал, что с народом нужно разговаривать на понятном ему языке.

– У него ведь много неизданных рассказов. Полное собрание сочинений выходило в 2008 году.

– С этим есть некоторые сложности. В определенный период, после 1946 года, он стал редактировать свои рассказы, добавлять в них больше философии, менять названия. Поэтому версий одного рассказа может существовать великое множество. По подсчетам литературоведов, существует около одной тысячи вариантов малой формы рассказов. Если взять еще пьесы, то набралось бы 10-11 томов. Но таких произведений, которые никогда никто не читал, не так много.

– Да, они есть. Но сейчас тиражи не те и цены на книжки небольшие. Но, тем не менее, это стало цивилизованно. И издания разные: от букинистических, хрестоматий и заканчивая дорогими кожаными переплетами. Иностранцы, когда приезжают, приятно меня удивляют, когда просят право на издания таких редких рассказов, что даже я не помню их название. Это вселяет оптимизм. Если Канада, Америка и Англия понятно – там много наших, то Китай и Япония были для меня подарком. Они полгода переводили десять его рассказов, потому что это совершенно не их менталитет.

– Зощенко до конца дней не давали писать, исключили из Союза писателей и даже при жизни не реабилитировали. По вашей версии, кто ставил ему палки в колеса?

– Самое очевидное – это советский партийный деятель Андрей Жданов, который написал указ в журнал «Красная звезда», разбирая произведения Зощенко и Ахматовой. Но, как мне кажется, это было уже следствие, а не причина.

На самом деле многогранность его рассказов такова, что их можно трактовать по-разному. Даже Гитлер, читая в переводах его произведения, не понимал их. Существует одна из версий, что когда немецкий вождь начинал свою компанию, план «Барбаросса», то когда шел план захвата Петербурга, был некий список из десяти человек, кого первыми нужно брать в плен. Михаил Михайлович шел в этом списке чуть ли не первым номером. Когда началась эта заваруха, его выслали на 48 часов из города и разрешили взять с собой 24 кг вещей, он прихватил только тетради со своими записями.

А кто мешал писать? Не было такого, чтобы кто-то пришел и прямо сказал: «Не пиши». А если с 1946 года ничего такого не сделал в художественном плане, так в первую очередь потому, что действительно был не согласен с указом, когда его обозвали пошляком и исключили из Союза писателей. Когда шла революция, он правда в нее поверил. Думал, как декабристы, что вот сейчас все изменится, а потом ты поворачиваешься лицом к железной махине и понимаешь, что это все то же самое, только в профиль. Не стоит забывать, что на том же Союзе писателей один из его лучших друзей, поэт Константин Симонов, был одним из первых, кто его предал и открыто высказывался, что Зощенко нужно исключить. На тех заседаниях Михаил Михайлович лишился сразу многих друзей. И когда ты понимаешь, что если кто-то из толпы, даже твоих бывших поклонников и друзей, рискнет поздороваться, ты сам этого не захочешь.

– Мать писателя Сергея Довлатова вспоминала, что когда она увидела Зощенко на улице, он перешел на другую сторону, чтобы с ним случайно не поздоровались.

– Да. Но отчасти, потому, что он не хотел людей ставить в неловкое положение и чтобы не разочаровываться, не видеть этих опущенных глаз, лучше ведь самому сыграть на опережение. В те годы ему приходили письма (тогда было принято обмениваться в конвертах фотографиями: человек присылал ему свою, а он ему на память свою), в которых друзья писали ему: «Миша, возвращаю тебе твою фотографию, пойми меня и верни мне мою». Кстати, так сделал и Корней Чуковский. А сейчас я на каждом празднике слышу, как многие дружили с Зощенко. На самом деле с ним осталось в те годы не так много народа: Анна Ахматова, Аркадий Райкин, который помогал ему финансово, и еще несколько людей.

– А как именно Райкин помогал? Юрий Олеша тогда смеялся, с гордостью рассказывая друзьям, как Зощенко штопал ему штаны.

– К сожалению, было и такое. Его ведь тогда не печатали и, чтобы как-то прокормиться, он занимался переводами, стельки вырезал и штаны штопал. А Райкин, когда эта вся ситуация вокруг него немного поутихла, втихаря давал ему заказы на написание рассказов. Но поскольку все это было не подписано, установить подлинность и понять, были это рассказы или номера для его театра, нереально. У Зощенко был характерный стиль, но эти вещи тщательно редактировались. Были и такие, которые Райкину не подходили, он их складывал в стол, но все равно платил за них деньги Зощенко. Потому что так просто Михаил Михайлович их бы не взял.

Но тут нужно благодарить его нрав и характер. Будь он понятным нам и более чувствительным ко всем неурядицам, мог бы и не пережить всего этого.

– В книге воспоминаний автор Юрий Томашевский подробно рассказывает о потасовке во время похорон Зощенко, о том, как не давали ему место на кладбище в Ленинграде, поэтому родственники похоронили его в Сестрорецке. Как такое могло быть?

– У семьи Зощенко каждые похороны превращались в серьезные проблемы. Его тело долго не давали, говорили, что вообще будете за забором хоронить. Всех тогда хоронили на своеобразном литературном кладбище в Комарово. Когда сошлись на Сестрорецке, начальство выдохнуло: «Ладно, Бог с ним, это не такое популярное место». Сейчас это очень престижное кладбище.

Но это ещё что. Когда ушла из жизни его жена Вера Владимировна, моему отцу и деду выдали не тот труп. Они пришли в морг забрать тело, чтобы похоронить, так им вывезли какую-то крупную женщину, лет 45. Такую торговку с черноземом под ногтями. Они в один голос: «Это не наша бабушка и мама». Но те ничего и слушать не хотят: «У нас один женский труп, забирайте». Они опять не уступают: «Вы что, Вере Владимировне было 80 лет, она одуванчик, а это чужая женщина». Был большой скандал, в итоге ее нашли, она завалилась в морге за дверь и ее не заметили.

С моим папой ситуация была похожей. У него была асфиксия (удушье, обусловленное кислородным голоданием и избытком углекислоты в крови. – Прим. И. М.), так мы две недели ходили по разным инстанциям, но милиция не выдавала разрешение на похороны. И когда мы прижали одного майора, он честно признался: «Если бы это был Вася Пупкин, Бог с ним – хороните! А это Зощенко, а если он не сам умер». А это был лето, и через две недели августовской жары его пришлось хоронить в закрытом гробу.

– А почему все-таки отобрали дачу в Сестрорецке?

– Появились какие-то племянники – вода на молоке, которые посчитали, что тоже имеют на нее право. Я прожила там всё детство и документально дача была на нас оформлена, но однажды приехав туда, обнаружила, что дачи нет, а все мои вещи сброшены в колодец. От дачи остался какой-то остров. Это был такой привет 90-м годам.

– Ходят легенды, что у Зощенко было много романов, и он даже уходил из семьи. Насколько это верно или очередные домыслы?

– Он был из тех мужчин, которые из семьи не уходят. У него был осознанный шаг женитьбы. Нам тяжело понять их образ жизни, но он очень близок к тому, который мы читаем у английских герцогов. Он на одной стороне, она на другой, пообедали, но у каждого своя территория. Он приходит в ее покои в определенное время, и у каждого своя жизнь. Вера Владимировна не могу сказать, что сильно от этого страдала. Она тоже была воспитана в похожей манере, оканчивала институт благородных девиц, у нее был свой распорядок дня: вставала не раньше двенадцати, каждый час пила кофе или чай. Михаил Михайлович весь в себе, в своих наблюдениях за окружающими, жил в таком своем мире. К тому же он был очень красивым мужчиной с таким невероятным флером загадочности и молчаливости, как говорили его друзья, которые называли его глыбой мрака, но женщин это невероятно привлекало.

Есть некоторые письма Веры Владимировны, в которых она с сожалением об этом высказывалась. Но как говорил папа и дедушка, это было очень противоречиво. А позже появилась уже и привычка друг к другу.

К тому же время от времени возникали дамы, которые откровенно привирали. Даже я слышала рассказ одной женщины, которой уже нет на этом свете, но она каждый год рассказывала, как встретила Михаила Михайловича на лестничной площадке, и со временем это обрастало новыми подробностями. Она уверяла, что он ей чуть ли не жениться предлагал, хотя на тот момент ей было всего 13 лет.

Михаил Михайлович, и его жена об этом писала, был большим семьянином в таком классическом виде и переживал, что не может подарить себя семье. Это не значит, что он не любил детей и внуков. Просто это была своеобразная форма любви. Например, что-то сделать для них – сделает, обеспечит, отдаст им последнее, но при этом, будучи в одной квартире, жил с ними как с чужими людьми. Она в своей комнате, а он в своем кабинете. И в кабинет к нему без разрешения лучше было не заходить. Да и в своих книгах он признавался, что всю жизнь жил в меланхолии и в депрессиях, разбираясь в ее истоках.

Проживал на Петроградской стороне один небогатый живописец по имени Иван Саввич Бутылкин.Он состоял в какой-то, я не знаю, кустарной артели и там чего-то такое делал. Он, кажется, работал. Он писал там плакаты и вывески, и разные номера для домов, и всякие указатели, и так далее.Он, между прочим, мог бы очень недурно жить, но он, к сожалению, часто хворал и, не отличаясь хорошим здоровьем, не мог работать и тем более зарабатывать. Хотя и имел весьма крупное дарование в своей профессии.Но жил он удивительно худо, бедно и то есть никак не имел возможности наладить свою препечальную жизнь.А в довершение всего на его плечах находилась еще его супруга, по имени Матрена Васильевна, тоже Бутылкина, на которой он имел несчастье жениться до революции, не понимая еще, что значит такое подруга жизни.Это была чересчур невозможно крикливая баба, любительница ничего не делать.Она ничего не работала, разве только что готовила обед и грела иногда на примусе воду. И она не была помощницей своему тщедушному супругу, который по состоянию своего здоровья не мог много зарабатывать.В довершение всего она же его и пилила, и ругала, и своими ежедневными грубыми возгласами, криками и скандалами выворачивала наизнанку слабую и поэтическую душу нашего художника и живописца. Она требовала, чтоб он больше зарабатывал. Она хотела ходить в кино и кушать разные фрикасе и прочее.Он, конечно, старался, но из этого мало чего выходило, Ну и она, конечно, его ругала.Одним словом, он всецело находился у нее под башмаком.Тем не менее она прожила с ним восемнадцать лет. Правда, они другой раз между собой ссорились и дрались, но так, чтобы слишком больших скандалов или убийств — этого у них не было.Она на это не шла, поскольку понимала, что супруг к ней все-таки бережно относится. А если его не будет или с ним разойтись, то еще неизвестно, как обернется. Другой, может, такой арап попадется, что сам ничего делать не будет, а ее, вечную страдалицу, заставит работать круглые сутки.А она, родившись задолго до революции, понимала свою женскую долю как такое, что ли, беспечальное существование, при котором один супруг работает, а другой апельсины кушает и в театр ходит.И вот, представьте себе, однажды Иван Саввич Бутылкин неожиданно вдруг захворал.А перед тем как ему захворать, он ослаб вдруг до невозможности. И не то чтоб он ногой не мог двинуть, ногой он мог двинуть, а он ослаб, как бы сказать, душевно. Он затосковал, что ли, по другой жизни. Ему стали разные кораблики сниться, цветочки, дворцы какие-то. И сам стал тихий, мечтательный. И все обижался, что неспокойно у них в квартире. Зачем, дескать, соседи на балалайке стрекочут. И зачем ногами шаркают.Он все хотел тишины. Ну, прямо-таки собрался человек помереть. И даже его на рыбное блюдо потянуло. Он все солененького стал просить — селедку.Так вот, во вторник он заболел, а в среду Матрена на него насела.— Ах, скажите, пожалуйста, зачем, — говорит, — ты лег? Может, ты нарочно привередничаешь. Может, ты работу не хочешь исполнять. И не хочешь зарабатывать.Она пилит, а он молчит."Пущай, — думает, — языком треплет. Мне теперича решительно все равно. Чувствую, что помру скоро".А сам горит весь, ночью по постели мечется, бредит. А днем лежит ослабший, как сукин сын, и ноги врозь, И все мечтает.— Мне бы, — говорит, — перед смертью на лоно природы поехать, посмотреть, какое это оно. Никогда ничего подобного в своей жизни не видел.И вот осталось, может, ему мечтать два дня, как произошло такое обстоятельство.Подходит к его кровати Матрена Васильевна и ехидным голосом так ему говорит:— Ах, помираешь? — говорит.Иван Саввич говорит:— Да уж, извиняюсь… Помираю… И вы перестаньте меня задерживать. Я теперича вышел из вашей власти.— Ну, это посмотрим, — говорит ему Мотя, — я тебе, подлецу, не верю. Я, говорит, позову сейчас медика. Пущай медик тебя, дурака, посмотрит. Тогда, говорит, и решим — помирать тебе или как. А пока ты с моей власти не вышел. Ты у меня лучше про это не мечтай.И вот зовет она районного медика из коммунальной лечебницы. Районный медик Иван Саввича осмотрел и говорит Моте:— У него или тиф, или воспаление легких. И он у вас очень плох. Он не иначе как помрет в аккурат вскоре после моего ухода.Вот такие слова говорит районный медик и уходит.И вот подходит тогда Матрена к Ивану Саввичу.— Значит, — говорит, — взаправду помираешь? А я, говорит, — между прочим, не дам тебе помереть. Ты, говорит, бродяга, лег и думаешь, что теперь тебе все возможно. Врешь. Не дам я тебе, подлецу, помереть.Иван Саввич говорит:— Это странные ваши слова. Мне даже медик дал разрешение. И вы не можете мне препятствовать в этом деле. Отвяжитесь от меня…Матрена говорит:— Мне на медика наплевать. А я тебе, негодяю, помереть не дам. Ишь ты какой богатый сукин сын нашелся — помирать решил. Да откуда у тебя, у подлеца, деньги, чтоб помереть! Нынче, для примеру, обмыть покойника — и то денег стоит.Тут добродушная соседка, бабка Анисья, вперед выступает.— Я, — говорит, — его обмою. Я, говорит, Иван Саввич, тебя обмою. Ты не сомневайся. И денег я с тебя за это не возьму. Это, говорит, вполне божеское дело — обмыть покойника.Матрена говорит:— Ах, она обмоет! Скажите, пожалуйста. А гроб! А, например, тележка! А попу! Что я для этой цели свои гардероб буду продавать? Тьфу на всех! Не дам ему помереть. Пущай заработает немного денег и тогда пущай хоть два раза помирает.— Как же так, Мотя? — говорит Иван Саввич. — Очень странные слова.— А так, — говорит Матрена, — не дам и не дам. Вот увидишь. Заработай прежде. Да мне вперед на два месяца оставь — вот тогда и помирай.— Может, попросить у кого? — говорит Иван Саввич.Матрена отвечает:— Я этого не касаюсь. Как хочешь. Только знай — я тебе, дураку, помереть не дам.И вот до вечера Иван Саввич лежал словно померший, дыхание у него прерывалось, а вечером он стал одеваться. Он поднялся с койки, покряхтел и вышел на улицу.Он вышел во двор. И там, во дворе, встречает дворника Игната.Дворник говорит:— Иван Саввичу с поправлением здоровья.Иван Саввич говорит ему:— Вот, Игнат, положеньице. Баба помереть мне не дает. Требует, понимаешь, чтоб я ей денег оставил на два месяца. Где бы мне денег-то раздобыть?Игнат говорит:— Копеек двадцать я тебе могу дать, а остальные, валяй, попроси у кого-нибудь.Иван Саввич двугривенного, конечно, не взял, а пошел на улицу и от полного утомления присел на тумбу.Вот он присел на тумбу и вдруг видит — какой-то прохожий кидает ему монету на колени. Он как бы подает, увидев перед собой больного и чересчур ослабевшего человека.Тут Иван Саввич слегка оживился."Ежели, — думает, — так обернулось, то надо посидеть. Может, набросают. Дай, думает, сниму шапку".И вот, знаете, в короткое время действительно прохожие накидали ему порядочно.К ночи Иван Саввич вернулся домой. Пришел он распаренный и в снегу. Пришел и лег на койку.А в руках у него были деньги.Хотела Мотя подсчитать — не дал.— Не тронь, — говорит, — погаными руками. Мало еще.На другой день Иван Саввич опять встал. Опять кряхтел, оделся и, распялив руки, вышел на улицу.К ночи вернулся и опять с деньгами. Подсчитал выручку и лег.На третий день тоже. А там и пошло, и пошло — встал человек на ноги. И после, конечно, бросил собирать на улице. Тем более что, поправившись, он уже не имел такого печального вида и прохожие сами перестали ему давать.А когда перестали давать, он снова приступил к своей профессии.Так он и не помер. Так Матрена и не дала ему помереть.Вот что сделала Матрена с Иван Саввичем.Конечно, какой-нибудь районный лейб-медик, прочитав этот рассказ, усмехнется. Скажет, что науке неизвестны такие факты и что Матрена ни при чем тут. Но, может, науке и точно неизвестны такие факты, однако Иван Саввич и посейчас жив. И даже на днях он закончил какую-то художественную вывеску для мясной торговли.А впрочем, случай этот можно объяснить и медицински, научно. Может, Иван Саввич, выйдя на улицу, слишком распарился от волнения, перепрел, и с потом вышла у него болезнь наружу.В общем, жадная бабенка, любительница денег, сохранила благодаря своей жадности драгоценную жизнь своему супругу. Что является, конечно, весьма редким случаем. А чаще всего бывает наоборот. Чаще всего бывает так, что благодаря такой жадности человек теряет даже и то, что имеет.И вот вам об этом рассказ.Вот интересная новелла про одну жадную молочницу, пожелавшую увеличить свои доходы.