Лев ландау и его женщины. Кора Ландау: как любить гения

Его коллеги рассказывали, что когда заходила речь о незнакомом ему человеке, Ландау сразу спрашивал: «А что он сделал?» Не собирался, а уже сделал. Что сделал в науке сам лауреат Государственных премий СССР (1946, 1949, 1953), Ленинской премии (1962), Нобелевской премии (1962), общеизвестно. Но вот племянница академика Элла Рындина рассказала о некоторых сторонах личной жизни Льва Ландау.

Дау, как в семье называли Льва Давидовича, придавал большое значение женской красоте и самим женщинам, хотя и не столь большое, как об этом говорили и как раздувал эту тему он сам. Правда, Ландау частенько говорил о женщинах, классифицировал их по внешности (как же Ландау - и без классификации?).

Привлекательные женщины у него делились на красивых, хорошеньких и интересных (1-й, 2-й и 3-й класс). У хорошеньких нос слегка вздернут, у красивых нос прямой, а у интересных носы всех прочих форм. Для некрасивых женщин он придумал такие названия: 4-й класс - «Выговор родителям», 5-й класс - «За повторение - расстрел».

Вслед за классификацией следовала теория. Основной тезис заключался в том, что человек во что бы то ни стало должен быть счастлив и сохранять личную свободу. Более всего Дау боялся потерять свою независимость и часто дразнил преданных мужей, называя их подкаблучниками.

В юности Дау был очень застенчив и сильно боялся женщин. Довольно долго жена Кора оставалась его единственной женщиной, но уже тогда, не имея никого другого, он говорил ей: «Фундаментом нашего брака будет личная свобода».

Разговоров о женщинах и любви было чрезвычайно много.

Дау уверял, что женщине требуется только красота - все остальное необязательно. Следуя своей теории, он взял в спутницы жизни очень красивую в молодости Кору. Рассказывали, что какой-то работяга, выйдя из института и увидев идущих вместе цветущую пышнотелую Кору и щуплого сутулящегося Дау, сказал: «Такая баба - и зря пропадает». К сожалению, красота постепенно увядает... А что же остается? Общих интересов у них не было.
Дау садился к завтраку на свое место, раскрывал газету и начинал есть. «Даунька, будет ли война?» - спрашивала Кора. «Нет, Коруша», - отвечал Дау. Этот вопрос Кора задавала каждое утро и всегда получала один и тот же ответ. Говорить им явно было не о чем, да и ему это не было нужно.

Голова его была занята другими мыслями, а когда он хотел поговорить «за жизнь», то находил более интересного собеседника.

Он выбрал в жены красивую женщину и воспитал ее на своей теории свободы и свободной любви. Она поначалу сопротивлялась, бузила, ей хотелось простого мещанского счастья. Но Дау был настойчив, припугнул ее разводом, и в конце концов Кора решила жить так, как хочет он. Требуя свободы для себя, Дау считал безусловным соблюдение таких же правил для своей жены.

Может быть, это ей и не нравилось, но обеспеченная жизнь, великолепная двухэтажная пятикомнатная квартира, дача, бриллианты, домработница и конечно же знаменитость супруга-академика, видимо, компенсировали Коре отсутствие любви.

Фактически она стала его экономкой. Могла бесконтрольно распоряжаться деньгами, не слишком заботясь о гардеробе мужа. Когда Дау приехал в Ленинград плохо одетый, пришлось тащить его в универмаг, чтобы купить новое взамен старого, изношенного.

В результате ли того, что Кора согласилась жить с Дау на его условиях, или она была такой изначально, но отличительной чертой ее характера стала расчетливость. Доходило до смешного. Как-то Кора принесла домой огромную сетку с апельсинами (тогда их еще приходилось доставать, а не просто покупать) и, увидев родственницу, сказала: «Вы меня извините, но апельсины у меня только для Дау».

Часто во время разговоров о любви и прочих радостях жизни у него вдруг делался отсутствующий взгляд, он как бы смотрел мимо собеседника, куда-то в пространство. Еще говорил с человеком, но уже уходил в себя, выдавливал каким-то бесцветным голосом: «Иди... иди... потом...» Было такое чувство, что он всегда где-то там - в своих мыслях и расчетах, и лишь на некоторое время спускался оттуда. Иногда, сидя в гостях, хватался за клочок бумаги, даже обрывок газеты, и быстро-быстро что-то писал на нем.

Наверное, для гениев уровня Льва Ландау творчество - основа жизни и постоянных мыслей, а все остальное так, повод для шуток...

Написал еще несколько слов о моем отце . Этот текст входит первой частью в значительно более полную , которая называется Мой ответ "ландауведам" . Меня зовут Игорь Ландау, я сын "того самого Льва Ландау". Для тех, кто не знает, мой отец был выдающимся физиком-теоретиком и его вклад в теоретическую физику исключительно велик. Уж не знаю, к сожалению или к счастью, но я совсем не писатель, а на страницах этого замечательного сайта я хотел бы выступить именно в качестве сына своих родителей и представить вашему вниманию "открытое письмо" некоему Г. Горелику, который в 2003 году опубликовал в газете "Московские новости" статью под названием "Подлинный Ландау". (Полный текст этой статьи можно найти в архиве Московских новостей , а еще более полную, по-видимому, неопубликованную версию на персональном сайте Г. Горелика . Должен сказать, что, несмотря на название, про самого Льва Ландау в этой статье практически ничего нет, если не считать той грязи, которая вылита на его жену. Чтобы читателям было легче понять, о чем идет речь, приведу не только интернетные ссылки на статью, но и некоторые выдержки: К сожалению, в последнее время интерес к фигуре Ландау определялся скандальными воспоминаниями его законной супруги Коры Ландау-Дробанцевой*... ...Самое наглядное проявление необычности Ландау - как раз то, насколько он был неизвестен и непонятен своей законной супруге, что убедительно запечатлелось в ее книге, написанной после смерти мужа в 1968 году. Это была его вторая - телесная, юридическая - смерть. Первая смерть случилась в январе 1962 года, когда удар грузовика на обледенелой дороге оборвал его жизнь в науке, оставив ему шесть лет мучений и бессмысленного существования. Духовная смерть Ландау в 1962 году, или его полная духовная инвалидность, была очевидна всем... ...Сама писательница была вполне советским человеком, членом КПСС, носительницей стандартных советских понятий о том, что такое хорошо и что такое плохо, что такое любовь и что такое дружба, что такое здоровая советская семья и что такое аморалка. Как следует из ее книги, такого же советского человека она видела в своем гениальном законном муже. Ныне совершенно ясно, что она заблуждалась. Политические взгляды Ландау надежно зафиксировали документалисты от КГБ с помощью подслушивающей спецтехники: "Наша система, как я ее знаю с 1937 года, совершенно определенно есть фашистская система, и она такой осталась и измениться так просто не может. Пока эта система существует, питать надежды на то, что она приведет к чему-то приличному, даже смешно. Наши есть фашисты с головы до ног. Они могут быть более либеральными, менее либеральными, но идеи у них фашистские"... ...То, что, живя много лет рядом с Ландау, жена не заметила разительной перемены в его взглядах, говорит о ней самой и о степени близости между супругами. ... Безоговорочное ее одобрение вызывает только один деятель науки (А.В.Топчиев) - образцово-исполнительный сталинский чиновник, сделанный академиком за его усилия провести "лысенкование" физики по примеру биологии.** А безоговорочную свою ненависть она обращает на ближайшего друга, ученика и соавтора Ландау - Евгения Михайловича Лифшица... Что да, то да - Евгению Лифшицу советская идеология была чужда с юности. Причины этого неясны - в ближайшем окружении Ландау 30-х годов он один был такой, но последствия весьма значительны. Можно представить себе, как нелегко ему было переносить просоветский пыл своего обожаемого учителя в первые годы их знакомства. И насколько легче стало после того, как Ландау сделал свое политическое открытие в 1937 году. Об их антисоветском единомыслии знали - кроме стражей госбезопасности - только самые близкие люди. Разумеется, не политика была главным содержанием жизни Ландау и Лифшица, а физика. Их дружба и научное сотрудничество воплотились в знаменитом "Курсе теоретической физики" Ландау и Лифшица. Тома курса переиздавались не раз на многих языках и обучили несколько поколений физиков мастерству профессии. Курс этот иногда называли кратко "Ландафшиц", что вполне отражает незаменимость каждого из соавторов. Как бы ни были значительны научные исследования Ландау и Лифшица, по своему влиянию на развитие науки "Курс" их превосходит. Во всей литературе по теоретической физике нет ничего сопоставимого по влиянию. ...Конкордия Терентьевна обо всех этих научных материях не имела ни малейшего представления. И она использовала всю силу женской логики, чтобы поссорить Ландау с его ближайшим другом. Пока Ландау был здоров, ей это не удавалось. Когда же он стал безнадежным инвалидом, она преуспела. Увы, как оказалось, комбинация страстной женской логики с заурядным враньем действует и на некоторых мужчин... ...Что касается Евгения Михайловича Лифшица, любовь к своему учителю и другу он сохранил на всю жизнь. Это чувство воплощалось прежде всего в заботе о научном наследии Ландау. И в истории физики имена Ландау и Лифшица соединены навсегда. _____________________ *Книгу моей матери можно найти на сайте http://lib.ru/MEMUARY/LANDAU/landau.txt. **Уж не знаю, почему Г. Горелик записал Топчиева в физики. Александр Васильевич Топчиев был химик и в 60е годы занимал должность Главного ученого секретаря Академии наук СССР, вторую по значимости после президента. Александр Васильевич оказался одним из немногих официальных лиц Академии, который оказал громадную, практически неоценимую, помощь нашей семье в те очень трудные для нас годы. Не удивительно, что мать осталась ему благодарна на всю жизнь. Я не могу исключить, что в биографии Топчиева были, как это утверждает Горелик, неблаговидные поступки, но ни мне, ни моей матери ничего о них неизвестно. Я никогда не любил писать, но, когда я прочел статью Г. Горелика с вызывающим названием "Подлинный Ландау", я не мог этого не сделать. Конечно же, Г. Горелик, который окончил университет в 1972 г., не знал, да и не мог знать ни моего отца, ни отношений, которые царили в нашей семье. Это его, видимо, и не очень интересовало. Иначе он мог бы поговорить об этом со мной, как делают другие люди, занимающиеся историей физики. В противоположность утверждениям Горелика, отношения между моими родителями были очень дружескими. Я хорошо помню, что когда что-нибудь интересное случалось в Институте (Институт физических проблем АН СССР), отец всегда приходил и рассказывал об этом матери, часто в моем присутствии. Поэтому я знал довольно много об институте и его сотрудниках задолго до того, как пошел туда работать. То же самое было и с событиями в международной жизни. У отца был очень хороший, по тем временам, коротковолновый приемник, переделанный из американской танковой рации, и он регулярно слушал ВВС по-английски. Кстати, выдержка из справки КГБ, приведенная в статье Горелика, почти наверняка была записана, когда отец рассказывал матери о введении советских войск в Венгрию - событии, которое глубоко его потрясло. Мне было тогда около 10 лет и я хорошо это запомнил. По нескольку раз в день отец прибегал на кухню, которая, как и во многих других семьях, служила не только кухней и столовой, но и местом общения, чтобы пересказать последние новости. Тогда никому и в голову не приходило, что в нашей квартире могла быть установлена подслушивающая аппаратура. Конечно же, моя мать прекрасно знала о политических взглядах и настроениях отца и, конечно же, не Г. Горелику об этом судить. Теперь несколько слов об этих политических взглядах. Это правда, что мой отец всю свою жизнь был исключительно просоветским человеком. Он верил в социалистические идеалы. Он вообще был идеалистом. Например, до очень зрелого возраста он думал, что плохих людей на свете не бывает просто потому, что плохо быть плохим и все должны это понимать. Его отношение к людям с возрастом, конечно, изменилось, но идеалистом в душе он остался на всю жизнь. Я только хотел бы подчеркнуть, что в социалистических идеалах, приверженцем которых он был, как и в идее Советского государства нет ничего дурного. Идея ведь в том, что все и особенно власть предержащие стараются сделать все для блага своих сограждан. Что же в этом плохого? Просто мы, люди, недостаточно для этого хороши. На нашей планете множество добрых, честных и глубоко порядочных людей, которые могли бы сформировать настоящее социалистическое общество. К сожалению, такие люди никогда не добиваются власти... Именно в такое "хорошее" советское государство верил мой отец, и именно об этой его вере написала моя мать в своей книге. Кстати, мой отец никогда не отождествлял государство, в котором мы тогда жили, с социалистическим. Он ненавидел Сталина, который был типичным диктатором, и был очень рад переменам, которые начали происходить после 20го съезда КПСС. Он верил в то, что наше государство может измениться, как и в то, что хорошим человеком быть лучше, чем плохим. Именно поэтому события 1956 года в Венгрии явились для него почти личной драмой. Это неверно, что политические взгляды моего отца "коренным образом" изменились в 1937 г. И до, и после отец был в восторге от идеи социализма, а резко отрицательное отношение к Сталину у него сформировалось значительно раньше. Массовые же аресты конца тридцатых годов превратили это отрицательное отношение в ненависть, совершенно не изменив отношения отца к социалистическим идеалам. Разумеется, я не могу не написать несколько слов о Евгении Михайловиче Лифшице, ближайшем "друге" и ученике моего отца. Я согласен с Г. Гореликом, что роль Е. М. Лифшица в написании текста "Курса теоретической физики" никогда не вызывала сомнений. Да, он писал текст и переписывал его, если получалось неудачно. Это было одной из его основных служебных обязанностей. Была ли его роль сколько-нибудь определяющей? В этом я позволю себе усомниться. Вероятно, не все знают, что самый первый том этого курса, "Механика", был первоначально написан в соавторстве не с Е. М. Лифшицем, а с Л. М. Пятигорским еще в 30е годы. Я как-то сравнил два варианта этой книги и могу утверждать, что разница между ними минимальна. Впоследствии Пятигорский совершил какой-то, по мнению моего отца, исключительно неэтичный поступок и все отношения между ними были разорваны, а книга переписана уже в соавторстве с Лифшицем. Евгений Михайлович обладал очень обширными, поистине энциклопедическими, знаниями в области теоретической физики, но ему не хватало то ли какой-то творческой жилки, то ли интереса к науке, но отец не высказывал никакого восторга Е. М. Лифшицем, как физиком-теоретиком. Думаю, что если бы мой отец не попал в эту ужасную катастрофу, Евгений Михайлович так никогда бы и не стал ни членом корреспондентом Академии наук, ни академиком. Хочу подчеркнуть, что отсутствие у Е.М. Лифшица интереса к самостоятельной исследовательской работе, это не мой домысел. Это легко проиллюстрировать, просмотрев, например, список научных трудов Евгения Михайловича. В отличие от подавляющего большинства теоретиков, у него очень мало работ, где он является единственным автором. Например, за период 1948-1985 годов у него всего 6 таких работ и последняя из них датирована 1958 годом. Для сравнения могу привести число самостоятельных работ у других известных физиков-теоретиков за этот же период (более ранние данные отсутствуют в той базе данных, которой я пользуюсь): И.М. Халатников - 20, И.М. Лифшиц (младший брат Евгения Михайловича) - 21, А.А. Абрикосов - 37, В.Л. Гинзбург более 90. Не следует также забывать, что у последних четырех значительное количество работ написано в содружестве с учениками и аспирантами, когда и идея, и постановка задачи принадлежит руководителю, а у Евгения Михайловича не было ни учеников, ни аспирантов. Сравнивая двух братьев Лифшиц, могу еще добавить, что, когда мой отец умер, на должность заведующего теоретическим отделом Института был приглашен из Харькова Илья Лифшиц. Никому, видимо, и в голову не пришло назначить на эту должность Евгения. Многие, наверное, слышали, что у моего отца была страсть к классификации. Он классифицировал почти все, в том числе и физиков-теоретиков. В этом случае он пользовался логарифмической шкалой, аналогичной астрономической шкале яркости звезд, в которой каждый следующий класс в 10 раз слабее предыдущего. Самой яркой "звездой" этой классификации был Эйнштейн, которому и был присвоен класс 0,5, а самый последний класс имел категорию 5 (в 30000 раз слабее Эйнштейна). Последний, 5й, класс присваивался тем, чьи работы Ландау считал патологическими. Если говорить о физиках, то критерием была, разумеется, не "яркость", а реальный вклад в физику, который мог и не совпадать талантом данного ученого. У меня есть классификация советских физиков-теоретиков, написанная моим отцом и относящаяся к середине или концу 50х годов. Себя самого он относил к классу 2 - сделал в 30 раз меньше Эйнштейна. В классе 2,5 было всего два человека - В.А. Фок и Я.Б. Зельдович. Замыкал классификацию Д.Д. Иваненко со своим 5м классом. Евгений Михайлович принадлежал в это время к предпоследнему классу 4,5. Именно этим я и руководствуюсь, когда говорю о маловероятности избрания Евгения Михайловича членом-корреспондентом Академии наук и, тем более, академиком, если бы мой отец остался здоров. Несколько слов о личных отношениях между моим отцом и Евгением Михайловичем. Да, до болезни моего отца они были близкими друзьями. Ситуация изменилась, когда отец попал в автомобильную катастрофу, и об этом я должен написать подробнее. По единодушному заключению врачей, состояние моего отца было безнадежным. Я был, по-видимому, единственный, кто об этом не знал. Мне только сказали, что у отца перелом ноги и через несколько дней он будет дома. После случившегося у матери появились сильные боли в области сердца и по рекомендации врача неотложной помощи ее положили в больницу Академии Наук. Евгений Михайлович Лифшиц, ближайший друг и сотрудник отца, живший в соседней квартире, все это, конечно, знал. Он пришел к нам домой и попросил у меня подарки, подаренные отцу на его пятидесятилетие якобы для того, чтобы показать врачам в больнице. У меня, поскольку я думал, что у отца только легкие травмы, эта просьба не вызвала никакого подозрения и он их получил. Зачем он это сделал? - Не знаю. Все эти подарки были шуточного плана и никому не могло придти в голову показывать такое у постели умирающего. Не имели эти подарки и реальной рыночной стоимости (во всяком случае, в те годы). Взял, наверное, на всякий случай, в полной уверенности, что отец умрет в ближайшие несколько дней или даже часов. Но, хотя отец и не умер, он, к счастью для Евгения Михайловича, так никогда и не выздоровел окончательно. В этом Лифшицу сильно повезло - не думаю, что отец смог бы простить этот поступок своему ближайшему "другу". Чуть не забыл написать о единственном из этих подарков, который проделал обратное путешествие и вернулся в нашу семью. Это подарок брата Е.М. Лифшица, Ильи. Может быть, не все знают, что он был не только талантливым физиком-теоретиком, но и одним из крупнейших филателистов Советского Союза. Используя свои филателистические связи, он к пятидесятилетнему юбилею моего отца умудрился заказать конверт и почтовую марку с портретами Ландау, которые, если я не путаю, были изготовлены всего в трех экземплярах. Когда Илья узнал о поступке Евгена (так обычно называли Евгения Михайловича), он пошел к своему старшему брату, забрал эту марку и сам принес ее моей матери. Родные братья, а какие разные люди! Теперь о физическом состоянии отца. Как я уже говорил, состояние отца после катастрофы считалось безнадежным и то, что он выжил, уже было чудом. Да, перенесенные травмы оставили многочисленные следы, и все 6 лет, которые отец прожил после аварии, он был тяжело больным человеком. Одна нога стала намного короче другой, три пальца на левой руке не сгибались, но, самое главное, его непрерывно мучили боли в животе. Именно эти боли не давали ему ни на чем сосредоточиться, именно из-за них он так и не вернулся к науке. Бывают люди, которые хорошо переносят физическую боль. Отец был не из их числа. Как потом выяснилось, эти боли были вызваны спаечной болезнью кишечника, которую можно было легко вылечить хирургическим путем. Но это было начало шестидесятых годов и тех методов диагностики, которые могли бы показать спайки, еще не существовало. Кроме того, светила советской медицины, отобранные Е. М. Лифшицем, единогласно утверждали, что эти боли центрально-мозгового происхождения... Я далек от мысли, что этот диагноз был заговором, но я замечал, что врачи часто ставят диагноз, который близок к их специализации и, если с одними и теми же симптомами вы посетите несколько врачей разных специальностей, то и диагнозы могут быть совершенно различными. Врачи, которые вели моего отца, были, почему-то, нейрохирургами и невропатологами. Среди них не было ни травматологов, ни специалистов по общей хирургии. В результате многолетней спаечной болезни у отца развился паралич кишечника, и потребовалось неотложное хирургическое вмешательство. В течение операции были удалены и спайки. Те самые спайки, которые вызывали постоянные боли в животе и несколько дней, которые отец прожил после операции, были первыми после аварии, когда у него не было этих ужасных болей. Он мог бы выздороветь. Выздороветь совсем и вернуться к физике. Но жизнь распорядилась иначе - через несколько дней после операции отец умер от тромбоэмболии легочной артерии. Старый тромб, возникший за несколько лет до операции, оторвался от своего места и перекрыл артерию, которая ведет от легких к сердцу... Я хочу особенно подчеркнуть, что не было никакой "духовной" смерти в 1962 г. Была очень тяжелая, но отнюдь не безнадежная болезнь. Болезнь, с которой близкие люди пытались бороться, и очень надеялись на победу. Удивительную, все-таки, статью написал Г. Горелик. Я даже не о том, что она полна, используя его же выражение, заурядного вранья. В ней и правда изложена в очень своеобразной интерпретации. Например, в переиздании "Курса теоретической физики" Г. Горелик видит любовь Е.М. Лифшица "к своему учителю и другу". Наверное, не стоит объяснять читателям, что за новые издания "Курса..." Евгений Михайлович получал гонорар. Более того, чем больше Евгений Михайлович работал над книгами, тем больше становилась его доля этого гонорара. Причем же здесь любовь? В заключении я хочу выразить глубокую благодарность читателям, оставившим свои отзывы на статью Г. Горелика на интернетной странице Московских новостей. Одна из них, Елена, написала: "Неясен смысл написания статьи...". Мне кажется, что смысл написания, как раз, достаточно понятен. По каким-то мне неизвестным причинам, факты, изложенные в книге моей матери, уж очень неприятны Г. Горелику. А какой самый лучший способ опровергнуть правду? Конечно же, при каждом удобном случае, утверждать, что это ложь. Написав этот текст, я пытался предложить его к опубликованию в той же самой газете. Не один десяток раз я звонил ее главному редактору, но каждый раз попадал как-то неудачно, то он только что вышел, то еще не пришел или находится в командировке... Наконец, по-видимому сжалившись, секретарша мне выдала: "г. Лошак не желает разговаривать с вами на эту тему"... Прошло еще несколько месяцев и друзья мне рассказали о существовании сайта самиздат, где я и разместил этот текст, а потом и пару других текстов.

Лауреат Нобелевской премии, советский физик-теоретик Лев Ландау - мировая величина в науке: создатель классического курса физики, переизданного уже 20 раз. Он был Академиком АН СССР и членом-корреспондентом ещё около десятка иностранных академий и научных обществ. Обладая гениальностью в науке, в частной жизни Ландау проявлял своеобразные взгляды и установки. О том, как знаменитый учёный справлялся со своей «теорией счастливой жизни», лучше всех знала жена Льва Ландау - Конкордия (Кора) Дробанцева.

Не слишком красивый, а поэтому - застенчивый и неуклюжий в отношениях с женщинами Ландау с детства дал себе зарок «не курить, не пить и не жениться», чтобы целиком посвятить себя науке. Однако на деле всё оказалось сложнее: Лев Давидович интересовался женщинами, не умея с ними ладить. В возрасте 27 лет он встретил красавицу Кору, разведённую с мужем. Очарованный её необыкновенной привлекательностью, знаменитый уже тогда физик, мог предложить ей только гражданский брак. У него были собственные представления о счастье и законный брак в них не укладывался.

По представлениям Ландау, человек ради собственного счастья должен охранять личную свободу и не терпеть лжи и ревности, порождаемых браком. Кора согласилась на гражданский брак с ним, но позже настояла на регистрации их отношений, взамен на разрешение в нём «свободной любви». Они прожили более 10 лет до того, как Лев Давидович стал открыто изменять жене, предлагая ей поступать так же. Женщины приходили в его дом свершено свободно и законная супруга не имела права возражать.

В 1962 году Ландау попал в ужасную автокатастрофу и его спасением занимались учёные всего мира: необходимые для лечения лекарства срочно привозили самолётом из США и Европы. Кора всё это время беззаветно ухаживала за своим прикованным к постели мужем. Он тяжело проболел около 6 лет, а потом понадобилась ещё одна операция, которую он уже не смог перенести. Спустя много лет Кора закончила свою книгу «Академик Ландау. Как мы жили», в которой честно и подробно описала свою семейную жизнь.

Её воспоминания были изданы только в 1999 году: до этого, и метчать было нечего, о публикации подобных мемуаров. Книгу нашли скандальной и она распространялась только в самиздате. Почему рассказы вроде того, как во время любовного свидания, Ландау запер Кору в шкафу, были запретными - не совсем понятно. В принципе, эта женщина всегда прощала мужу все его «излишества», объясняя их детской непосредственностью гениального ума. Она явно любила своего странного мужа и нашла в себе силы не возмущаться его непохожестью на обычных людей.

Слухов об этой книге и снятой по её мотивам в 2008 году драме «Мой муж - гений», в которой жену Льва Ландау играли Ксения Громова и Людмила Чурсина, было много. О своём отношении к этой истории говорили близкие люди академика, его ученики и сын Игорь Ландау. Не все смогли понять желание этой женщины рассказать о своём счастье-горе быть избранницей такого человека. Однако, что сделано - то сделано: секреты семейной жизни этой пары теперь известны всем.

Она всю жизнь понимала, что живет с гением, и за это многое ему прощала. Ольга Бакушинская – о сложной участи жены гения.

Мемуары вдовы академика Льва Ландау писались долго и долго ждали публикации. А когда книга наконец-то вышла, в академическом сообществе разразился грандиозный скандал. Ученые, названные и не названные своим именем, возмутились нелицеприятными оценками. И то сказать, приятных оценок в книге наблюдалось немного. Долго бушевали обсуждения: «Она все врет!»

Хотя, на мой взгляд, Конкордия Терентьевна Ландау-Дробанцева написала книгу великолепную и очень честную. Просто на все события она смотрела с одной точки зрения и другой у нее быть не могло. Жена академика Ландау – это было не ее семейное положение. Это была не ее профессия. Это было служение божеству. И всех людей она различала только по двум критериям – любит ее мужа или не любит. Обожает или не обожает. Равнодушие она считала оскорблением чувств верующих. Между тем характер у кумира был как у любого гения. То есть недоброжелателей и завистников хватало.

Когда они встретились, молодой Ландау уже подавал большие надежды, вполне сформировался как ученый, да и вообще, наверное, был великолепен и обаятелен. Его репрессировали и несколько месяцев он провел в тюрьме, однако старшим коллегам удалось убедить Сталина в полезности молодого гения для советской науки. Он вышел на свободу, Конкордия и Лев поженились. Еще до брака Ландау не скрывал своих взглядов на отношения мужчины и женщины. То есть он вообще отрицал официальный брак. Зачем? Люди должны быть вместе, пока они влюблены. Люди должны состоять в свободных отношениях. Никакой ревности, если понравился кто-то, нельзя себе ни в чем отказывать. Коре это ужасно не нравилось, но она это скрывала и в надежде, что декларации не станут фактами, согласно кивала. Очень похоже на влюбленных женщин, правда? Большинство из нас ведет себя так же.

Жизнь в Советском Союзе была такова, что зарегистрировать отношения все же пришлось. Материально жизнь семьи всегда была очень благополучной, нереально благополучной по тогдашним меркам. Для ученых, да еще полезных обороне, существовали не то что отдельные квартиры, целые отдельные городки со своим обслуживанием. И Ландау отличался щедростью. Правда… Штрафовал жену, когда она «плохо себя вела». А именно – ревновала. Дело в том, что академик считал, что женщина всегда должна быть красива, ухоженна, мила, но никогда не должна устраивать сцен и чего-то требовать. Буквально – «никогда и ничего не просите, сами придут и сами все дадут». Эти строчки очень любят цитировать, но не любят вспоминать, что Булгаков вложил эти слова в уста дьявола.

Итак, Кора согласилась на правила замужества, но не поняла, что их придется соблюдать. Пришлось. Однажды муж предложил ей погулять вечером, потому что к нему придет девушка. И Кора пошла, сделав по возможности веселое лицо. И потом несколько часов простояла возле дома, наблюдая за окнами спальни. Как там загорелся свет, как там погас свет…

Фото: кадр из фильма "Мой муж-гений"

Вот такой ад. Особенно пристрастно Кора описывает соперниц, понятно, что она хотела с ними расквитаться хотя бы на страницах книги. Перед читателем чередой идут некрасивые, толстые, неряшливые, глупые и невоспитанные бабы. Хотя известно, что академик Ландау был эстетом во всем и ценителем женской красоты и прелести. Но что тут непонятного? Это были не любовницы ее мужа, это были ножи в ее сердце. Поскольку в семейном договоре ревности места не было, муж легкомысленно рассказывал жене, как прошло свидание и что он думает о новом романе. Кору иногда прорывало, тогда он обижался, она просила прощения.

Но не думайте, что Ландау разрешал себе то, что запрещал Коре. Он даже настаивал, чтобы она развеялась и завела интрижку. И однажды она твердо решила: «Да будет так!» Тоже очень узнаваемо, правда? Многие женщины пытаются компенсировать измену изменой, но никто не находит успокоения.

Но у Коры и измены никакой не вышло. Она приняла ухаживания, но крайнюю черту так и не смогла переступить. Более того, ее кавалер понял, что он не более чем средство вызвать ревность у любимого мужа. Разозлился и дал Коре пощечину, которая едва не свалила ее с ног.

Последние годы Льва Ландау выдались страшными. После автомобильной аварии он так и не смог окончательно восстановиться. Кора преданно ухаживала за ним до последних дней, однако и тогда неустанно мучилась от ревности. Дамы посещали академика в больничной палате, примеряли на себя роль любимой жены и вдовы.

Как ей надо было поступить? Дорогие дамы, я не знаю. Не было опыта жизни с гением. Думаю, что надо трезво рассчитывать свои силы. Гении встречаются нечасто, гораздо реже, чем мужчины с подобными принципами. Я уверена, что ломать себя через колено – плохая стратегия. То есть она хорошая, если есть цель превратиться в невротика и параноика. И еще, человек после свадьбы не меняется. Разве что в худшую сторону. Это я тоже предлагаю учитывать. Хотя выбор всегда за вами.

Саша НОВАК.

Июль 1990.
Когда в начале 90-х началась массовая реабилитация невинных жертв сталинских репрессий, в общую струю попал и Ландау. Отрицать существование антисоветской листовки было невозможно, она хранилась как вещественное доказательство. И в постановлении о реабилитации прокуроры записали: «документ не содержит призывов к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или совершению контрреволюционных преступлений».
Читатель сам без труда разберется, насколько законным было решение юристов.

Штраф за ревность

Первый поцелуй

«Пакт о ненападении»

Женское счастье

Сломленная жизнь

Перед употреблением мыть

ЦИТАТЫ